Второе рождение Жолта Керекеша - [33]

— Да, — сказал он, и голос его прервался.

— Нет, ничего. Я просто попробовала, как звучит твое имя. Жолт, — повторила она и сама чутко прислушалась.

«Ну и девчонка! Что со мной теперь будет?» — думал Жолт.

Совершенно беспомощный, он как-то неловко сидел на краю скамьи с крепко прижатыми к спинке руками. Ему стало вдруг жарко. А молчание между тем превращалось в глупость, и девочка с любопытством смотрела ему в лицо. Ну и взгляд у нее!.. Такой золотистый, такой мило внимательный — когда на тебя вот так смотрят, ты говоришь совсем не то, что хочешь.

— Ольга, — сказал глухо Жолт.

— Да? — Девочка понимающе засмеялась.

— Нет, ничего. Я только попробовал, как звучит твое имя.

Жолт услышал, что в голосе его проскользнула отвратительная покорность.

— Получилось совсем неплохо. Но ты сможешь поупражняться еще. Хочешь?

— Хочу, — сказал Жолт, чувствуя, что его скованность понемногу проходит: временами ему казалось, будто рот у него онемел, как в прошлом году, когда заныл коренной зуб.

Девочка вдруг вскочила:

— Который час? Ох, четвертый!

— Я тебя провожу, — с облегчением сказал Жолт и поспешил вслед за ней.

— Отлично! Пойдем с нами на гору Шаш.

— А что там такое?

— Дрессировочная площадка.

— Да ну, я туда не пойду.

— Почему? А вообще-то как хочешь…

Поколебавшись, Жолт все же пошел, решив поделиться с ней своим огорчением. Кристи бежала зигзагообразной трусцой, выпучив глаза и натягивая поводок, а девочка время от времени безжалостным рывком дергала собаку назад. Жолт плелся рядом.

— Знаешь, — начал он разговор, — у нас дома тоже есть… собака.

— У тебя есть собака? Так это чудесно! — сказала девочка.

— Она не моя, — подчеркнуто сказал Жолт.

— А чья?

— Семейная.

— Ну и что? Тебе ведь разрешат привести ее на гору Шаш?

— Разрешат, но я сам не хочу.

— Привет. «Не хочу»! Ведь ты на горе еще не был!

Жолт промолчал. Они уже свернули на площадь Москвы. По ней мчался поток трамваев, машин, и пересечь ее вместе с щенком, который то упирался, то в самый неподходящий и опасный момент неожиданно вырывался, усаживался на дорожке для пешеходов и начинал усердно чесаться, а потом вдруг с силой натягивал поводок, так что Ольга чуть не взлетала в воздух, было делом достаточно сложным. Жолт был вынужден помогать.

— Отличная собака! — сказал он с завистью.

— Противная, — раздраженно сказала Ольга. — Вот придем на площадку, я припомню ей все. Там она у меня поработает!.. Ну как, идешь с нами? Здесь я сажусь в трамвай.

— Нет, — решительно сказал Жолт.

И — покорно вошел в трамвай. Он усадил щенка под сиденье водителя и, смущенно моргая, смотрел на Ольгу. Его мучил стыд. Он знал, что сдался по всем статьям, что ведет себя глупо, нелепо, но его интересовало одно: что она о нем думает, не потешается ли над ним в глубине души. Однако выводов он никаких не сделал.

— Жолт, признайся, — сказала она.

— В чем?

— Ты не любишь собак вообще или только вашу собаку?

До Фа?ркашрета они шли пешком, выписывая зигзаги вслед за Кристи, и Жолт подробно рассказал плачевную историю собаки, которую нашел в Зебегени.

— Ты думаешь, меня беспокоило, что она беспородная? Что значит беспородная? Это значит, что в ней смешались две, а то и три породы. Ну и что? Грудь у нее была широкая, как у дога, и она меня слушалась, меня одного. А что с ней сейчас? Может, сейчас у нее две головы, а может быть, ей привили рак. Потому что отец мой удивительно добрый. Он отдал ее в ветеринарную клинику. Как по-твоему, имел он на это право? Говори же: имел или не имел?

Задавая вопрос, Жолт почти кричал, и его покрасневшее от волнения лицо походило на лицо бегуна, который прошел дистанцию в пять тысяч метров и на последней стометровке мучительно пытается схватить глоток воздуха.

Ольга смотрела на него испуганными глазами, и выбора у нее не было: возможен был только один ответ.

— Не имел, — сказала она быстро и облизнула уголок рта, где все еще темнела крохотная капелька засохшей крови. — Но…

— Но?.. — повторил за ней Жолт срывающимся фальцетом.

— Нет, ничего, — задумчиво проговорила Ольга, и взгляд ее мягко и робко коснулся лица Жолта. — Жолт, — сказала она затем не очень уверенным голосом, — ты немного косишь. Ты это знаешь?

— Что? — спросил он и посмотрел на нее прямо; ему почти Удалось скрыть смущение, только в душе у него заныло: «Слепой дурак Дани! Не мог сказать!»

Это врожденное, — бросил он со злостью.

— Теперь все нормально. Абсолютно нормально, — сказала Ольга. — А я испугалась!

Жолт угрюмо молчал, не в силах сразу подавить в себе злость: ведь он давным-давно опасался, что унаследует от своего абсолютно нормального отца этот его единственный «замечательный» недостаток.

— Послушай, Ольга, я ведь не какой-нибудь сверхотличник. В прошлом году я чуть-чуть не провалился, а в этом наверняка провалюсь.

— На чем?

— На математике или на чем-нибудь еще.

— Но почему? Это в начальной-то школе? Ты что, кретин?

— Можно сказать и так. Конечно, я кретин.

— Господи, я совсем не учу уроков, но никогда меньше четверки не получаю. Как же так?

— Я лишен ощущения обстановки, как говорит мой отец. В этом моя беда.

Для нее объяснение было явно мудреным, и потому она промолчала.