Второе рождение Жолта Керекеша - [20]

Вполне возможно, что именно микроскоп породил в нем страх, подобный тому, какой бывает от грянувшего внезапно мощного громового раската, страх, который непрерывно его подгонял, заставлял мчаться туда, где он мог познать новые ощущения, где что-то есть, происходит, но происходит и есть без него.

Во время прогулок, которые ему разрешали или которые он совершал самовольно, Жолта огорчала лишь быстротечность времени. Он считал бы себя очень несчастным, если бы постоянно таскал с собой в памяти скучные приказания отца. Но он поступал с ними иначе, он выбрасывал их из головы на первом же перекрестке, как выбрасывают ненужный хлам, но всегда с чувством неясной горечи: нет, он от них не избавился, на обратном пути они снова окажутся с ним.

И не было еще случая, чтоб он не ощутил бега времени. Как бы ярко ни светило, ни жарило солнце, после двенадцати оно пускалось по небу вскачь и неожиданно, вдруг скрывалось. И тогда наступали сумерки, а за ними падала темнота.

Жолт все прибавлял шагу, и Дани намного отстал. Вот уже показался знакомый хвойный лес, а потом и овражек в виде корыта.

— Жолт, — сказал запыхавшийся Дани. — уже четверть третьего. — В его голосе звучал вполне понятный испуг.

— Не беспокойся. Будет и больше.

— Мы опоздаем на поезд.

— По-твоему, Даниэль, существует всего один поезд? Их множество, поездов, которые идут в Будапешт. Надеюсь, старик, ты не наобещал своим какой-нибудь глупости.

— Да нет же. Я просто сказал, что вернусь домой вечером.

— Вечером. О'кэй. Ручаюсь, что к вечеру ты будешь дома. Но если ты очень волнуешься, отправляйся назад. Зеленый указатель…

— Нет, нет! Пойдем вместе, — сказал быстро Дани.

— Тогда подправь очаг.

Жолт бросил ему на прощание предостерегающий взгляд и помчался к хвойному лесу.

Дани немедленно принялся за работу. Усердием он старался искупить свой прошлогодний грех. Был грех или не был, но то, что произошло, остро врезалось в память обоих. Стоит Дани проявить теперь хотя бы тень колебаний, черные глаза Жолта сразу суживаются. Они как будто бы говорят: «Я тебя, заяц, знаю! Мы с тобой тогда решили бежать, но у Холодного колодца ты просто струсил и подло бросил меня одного. Одного на произвол судьбы. Вот именно, на произвол судьбы! В том и беда твоя, Дани, что никогда у тебя не хватит духу выкинуть настоящее коленце».

Случилось это в прошлом году. Но и сейчас достаточно было пронзительного взгляда Жолта, чтоб у Дани перед глазами возникла драматическая картина: рыдая и закрыв руками лицо, он поворачивает назад, а Жолт зовет его, уговаривает, потом в отчаянии кричит: «Дани!» И тоже начинает рыдать и бежит в неизвестность один.

Теперь Жолт уже точно знал, что о возвращении домой нет и речи. Придет время — и они отправятся в обратный путь. Но как летит, мчится время, он чувствовал остро. И потому принудил себя заняться делом. Он собрал в кучу валежник, исследовав попутно паучью норку, и, делая на земле отметки, неслышно, крадучись продвигался вперед в прозрачной и хрупкой, как стекло, тишине хвойного леса. Порой он застывал на месте: а вдруг покажется козел или косуля? Его ожидания сбылись. Вдали, на опушке лиственного леса, неожиданно появились два детеныша-косуленка. Они щипали траву, вскидывая время от времени головы. Детеныш с полосатой спиной был моложе и глядел по сторонам удивленно и жадно. Жолту казалось, что он уставился прямо на него, на самом же деле косуленок ничего не заметил. Изредка он подпрыгивал и застывал на месте в скульптурной и чуть гротескной позе. Потом Жолт увидел, как что-то блеснуло: у косуленка была белая грудка.

Жолт хотел позвать Дани, но передумал. Продираясь сквозь кусты, Дани наделает шуму, и косули исчезнут, словно видения: были и нет. И вдруг, неожиданно для себя, Жолт закричал:

— Дани! Смотри!

Дани взглянул, успел лишь заметить быстро мелькнувшее ржавое пятно и замахал от счастья руками.

Когда Жолт вернулся к «корыту», огонь уж пылал вовсю, на грубошерстном одеяле лежали две очищенные от коры заостренные палочки, а Дани резал ломтями сало.

Жолт молча разложил коробки, где барахтались и жужжали жуки, подбросил в костер две сухие ветки и зачарованно, словно видел пламя впервые, уставился на золотистые и голубые языки огня.

— Я видел, — сказал Дани, переполненный восторгом.

— Что?

— Косулю. Она только-только бросилась в чащу, и в этот миг я ее увидел.

Жолт молча взял в руки хлеб и стал нарезать тонкими, ровными ломтиками. Лезвие его огромного комбинированного ножа было черным, серебристо поблескивало лишь одно острие.

Дани сорвал очки, близоруко прищурился, и его голубые глаза сделались до смешного маленькими. Лицо стало странно беспомощным, и он моргал так взволнованно, будто окружавший его мир вдруг исчез, и он хотел его отыскать немедленно.

— Может, это была не косуля? — спросил он смиренно.

— Нет, — бросил Жолт и подумал, что без очков Дани попросту слеп.

— А кто же?.. То, что прыгнуло, было по величине вот таким..

— Заяц, — с презрительной гримасой солгал ему Жолт. Он бы не смог объяснить, почему солгал другу. «Ему все равно», — решил он с пренебрежительным состраданием. А Дани к этой теме больше не возвращался. Он насаживал на вертел сало, и его, очевидно, нисколько не волновало, что он никогда не узнает, кого видел в действительности: зайца или косулю.