— Я призвал тебя, чтобы говорить с тобой как пастырь с заблудившейся овцой, — сказал Анания, когда келейник ввёл Иисуса в низкий, тёмный кабинет митрополита.
Христос молчал.
Круглые, острые глаза Анании внимательно всматривались в лицо Иисуса.
— Ты должен быть со мной откровенен. В моих руках твоя участь.
Христос по-прежнему не произносил ни слова и прямо смотрел в лицо Анании.
Владыке стало жутко, и он, чтобы скрыть своё смущение, сказал:
— Что же ты ничего не отвечаешь?
— Зачем ты звал меня? — спросил Христос.
— Я звал тебя для того, чтобы всё обошлось без суда, чтобы ты раскаялся во всех своих делах. Ты молод, ты мог их совершить по неопытности, по увлечению…
— В чём хочешь ты заставить раскаяться меня?
— Ты не признаёшь Церковь, — сурово сказал Анания.
— Какую?
— Церковь одна. Святая православная Церковь.
— Да, Церковь одна, — сказал Христос, — единая Церковь Христова.
— Ты играешь словами. Я не для шуток позвал тебя.
Анания нахмурился. Руки его быстро перебирали чётки.
— Ты знаешь, что Христос оставил Евангелие, а не Церковь. Церковь строилась долгие века. Церковь — это сонмы святых, от мучеников первых веков до затворников наших.
— Да, — сказал Христос, — среди мучеников первых веков было много святых, были и среди затворников. Но почему ты говоришь о них? Они — Церковь Христова.
— Но тогда ты, значит, хочешь сказать, что ты не признаёшь всего того учения, которое создано веками, зиждется на предании отцов наших?
— Вы, оставив заповедь Божию, как фарисеи две тысячи лет назад, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое подобное этому.
Анания едва сдержался, чтобы не прогнать от себя узника. Но что-то властно притягивало его к Нему.
Анания снова пристально посмотрел на Христа.
Комната была почти тёмная, свет из-под абажура падал лишь на стол.
И лицо Христа, бледное, с глубокими, необычайным светом сиявшими глазами, словно в чёрной раме выступало из темноты.
Анания впервые заметил необычайное сходство узника с нерукотворённым образом Христа.
Страх и желчная ненависть сжали его сердце.
И вот, приподнимаясь со своего места и в упор глядя в глаза Иисуса, он тихо, но твёрдо спросил Его:
— Кто ты?
Христос молчал.
— Заклинаю тебя Богом живым, — возвысил голос владыка, — скажи мне, кто же ты, наконец?
— Христос воскресший.
Владыка отшатнулся от Иисуса и, прижимая чётки к груди своей, прошептал:
— Богохульствуешь…
Христос безмолвно смотрел на него из чёрной рамы как образ нерукотворённый.
— Постой, нас никто не слышит. Тебе не для чего лгать. Я слишком стар, чтобы поверить твоей сказке… Чем ты можешь подтвердить слова свои?
— Слова Мои и дела Мои свидетельствуют обо Мне.
— Дела? Да, конечно, ты воскресил Лазаря. Но читал, что писали в газетах: это могла быть простая летаргия… Да и потом, я не видал этого. Послушай! — И Анания почти в упор подошёл к Иисусу. В глазах его вспыхивали огоньки. — Послушай. Сделай что-нибудь здесь… Хоть какое-нибудь знамение. Ну, пусть передвинется эта лампа… Понимаешь, я уверую в тебя сейчас же… Если можешь, ты должен это сделать. Должен для спасения людей. Ибо, если уверует митрополит, уверует и вся Церковь, если ты…
— «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения, — гневно перебил его Христос, — и знамение не дастся ему».
— Ага… Я знал, что ты мне ответишь так, — почти крикнул владыка в лицо Христу, весь передёргиваясь от бешенства. — Ты бессилен это сделать с глазу на глаз, когда нет толпы. Для твоих фокусов нужна обстановка!.. Христос воскресший! Ну, посмотрим, воскреснешь ли ты, когда тебя вздёрнут по приговору военного суда!
И вытянув руку, в которой дрожали чётки, митрополит проговорил:
— Ступай!
На улицах перед зданием суда, во дворе, по коридорам — всюду были усиленные наряды полиции.
По городу прошёл слух, что черносотенцы хотят захватить Христа и расправиться с ним самосудом.
Генерал-губернатор отдал распоряжение, в случае если Христа оправдают, немедленно арестовать Его в административном порядке.
Публику пускали в зал суда по билетам. Было много высокопоставленных дам, которые в лорнет с любопытством осматривали подсудимого.
Христос сидел на скамье подсудимых, погружённый в Свои думы. Два жандарма с шашками наголо стояли за ним.
В одиннадцать часов пристав громко произнёс:
— Прошу встать. Суд идёт!
Медленно взошёл председатель судебной палаты, предводитель дворянства в камергерском мундире и другие сословные представители. За ними с портфелем в руках и озабоченной физиономией взошёл прокурор, очень худой, высокий господин средних лет, лысый, в пенсне.
Начались обычные вопросы.
— Как ваше имя и фамилия?
— Иисус из рода Давидова.
— Откуда родом?
— Из Назарета.
— Как? — переспросил председатель.
