Второе пришествие - [9]

— Их я не боюсь, — глухо ответил он. — Эти люди фанатически убеждены в том, что природный мир, который они изучают, есть единственный мир. Им не понять надприродное происхождение моих чудес.

— А правду говорят, что вы добрый и что чудеса ваши несут только благо?

И снова Бога покоробило неуместное словечко — “добрый”.

— А вам непременно нужен злой Бог, Бог-палач? — проговорил Иисус, уже досадуя на себя за то, что согласился дать интервью. — Вы имеете в виду Страшный суд? Но я пришел не с карающим мечом.

— А с чем?

Простоватый вопрос Менка поставил Иисуса в тупик. Четкой программы своего прихода он не имел. Раньше ему казалось, что одно лишь пришествие Бога в мир, погрязший в мещанском благополучии и меркантилизме, послужит трубным сигналом к духовному возрождению человечества и к какому-то радостному, небесному обновлению. Ничего подобного не случилось. И даже верующие, к которым Иисус почему-то все больше терял уважение, ждали совсем другого — избавления от своих личных бед, а вовсе не Страшного суда.

Толпа затихла, ожидая ответа.

И Бог заговорил. Иисус развивал взгляды, которые основательно пересмотрел потом, во второй период своей мессианской деятельности, когда принципы первого пришествия нашел сомнительными. Но сейчас он начал с того, что люди прошлых веков жили в несравненно худших материальных условиях. Но у них было великое преимущество — жизнь души, нашедшая выражение в неумирающих произведениях искусства. Ибо они верили в душу, верили в божественный мир, земным воплощением которого был Иисус Христос первого пришествия.

— А что такое душа человека, каждого из вас? Это и есть бытие духа, бытие Бога в вещественном мире. И вот вы убиваете в себе Бога, топчете его ногами в погоне за наживой, за материальным благополучием и комфортом. Истинно говорю вам: вы живете не жизнью души, то есть поклоняетесь не Богу, а дьяволу. Дьявол вещей цепко держит вас в своих лапах.

— Материалистическая наука… — произнес Иисус, саркастически искривив губы. — Она отняла у вас веру. А что дала взамен веры, взамен самого Бога? Холодильники, атомные бомбы и электронные кастрюльки. И вы довольны?

— Нет, — продолжал Иисус, — Бог не против науки. Ни в коем случае. Познание мира физического наряду с верой в мир метафизический, трансцендентный, послужит на пользу людям. Наука в союзе с религией возродит Бога в душе каждого человека и будет способна творить чудеса.

— Не думайте также, что я призываю вас к аскетизму и технической отсталости. Но надо знать меру. Вы же, погрузившись в трясину сытости и комфорта, незаметно для себя отучаетесь чувствовать и мыслить. Иначе говоря — вы теряете образ и подобие Божие, превращаетесь в бездумное сытое, сексуально возбужденное стадо, которое пасется электронной техникой.

Далее Иисус говорил еще более хлестко, не стесняясь в выражениях. Он был доволен своей речью. Получалось что-то вроде вдохновенной проповеди — то гневной и бичующей, то ярко призывной.

Толпа, казалось, благоговейно внимала. Но вот справа кто-то громко чихнул, и тут лее рядом послышался хохоток.

Слегка задетый Иисус споткнулся на полуслове и замолк. Вокруг него все так лее вертелся и бесшумно порхал с кинокамерой в руках полненький репортер. Иисус был почти уверен, что тот ничего не вынес из его проповеди.

Иисус не ошибался. Вилли Менк не вникал в проповедь. Он даже не задумывался над тем — Бог перед ним или нет? Он знал одно — перед ним сенсация. Небывалая, ошеломляющая. Из нее надо выжать все, чтобы вознестись на гребень репортерской славы, разбогатеть и купить аэрояхту, о которой давно мечтал.

“Поросенок”, — с нарастающим раздражением отметил Иисус. Он обвел взглядом многотысячную толпу, состоявшую, как сейчас убедился, в основном из таких же Менков, и окончательно пал духом.

“Перед кем мечу бисер?” — тоскливо спрашивал себя Бог, спускаясь по ступеням на мостовую. Люди расступались, образуя перед ним коридор, иные, чтобы лучше видеть, взбирались на крыши автомашин. Иисус шагал по середине мостовой. Иногда посматривал по сторонам, и вид двухэтажной толпы зевак не радовал его. Многие, правда, крестились и смотрели на Бога не то со святым обожанием, не то со страхом. Но что из этого?

А тут еще кругленький репортер — полная противоположность стройному, сухощавому Богу — не отставал ни на шаг. Вертлявый и назойливый, как муха, Менк то семенил рядом, то забегал вперед. Иногда приседал, нацелив на Бога объектив кинокамеры и выбирая наиболее эффектный ракурс.

Иисус начал смутно догадываться, что Вилли Менк, пожалуй, более опасен, чем ученый Саврасов. Бесцеремонный обыватель как бы обесценивал, даже опошлял высокую миссию Христа, делая из Бога какого-то ярмарочного клоуна и фокусника.

Никогда у Иисуса не возникало желания причинить человеку хоть малейшую боль, а тут вдруг захотелось уничтожить Менка совсем, чтобы и следа не осталось. Иисус на миг приостановился, слегка поднял над репортером руку и мысленно приказал: “Изыди, окаянный”.

Однако Вилли Менк как ни в чем не бывало мелким бесом вертелся вокруг Бога — вездесущий и неистребимый, как сама пошлость. Чудо впервые не состоялось.