Второе посещение острова - [7]

Хотя я давно знал об этом своём свойстве, которое всегда открывается неожиданно, несколько раз помотал головой, тем более, что сидел на диване, беседовал с Сашей, тем временем как Гришка, взбодрившийся в прохладе дома, тяжело прыгал у меня на коленях, пытался ухватить то за нос, то за ухо.

— Я был в Москве. Несколько раз. И, откровенно говоря, решил вам не звонить. После того, как получил вашу книгу об острове… – Саша Попандопулос язвительно улыбнулся, явно втравливая меня в спор.

Особенно неприятный своей неожиданностью. Этот грек, который родился и вырос в Москве, прекрасно говорил по–русски, был единственным человеком, по просьбе Константиноса названивавшим ко мне из Афин на остров, чтобы узнать, как я там зимую, о моих нуждах. Прислал настольный итальянский обогреватель с вентилятором. И вот теперь, встретив его здесь, я вдруг наткнулся на такую перемену.

— Саша, вы ждёте, чтобы я спросил, почему не понравилась моя книга? Что ж, спрашиваю, — чтобы хоть как‑то скрыть замешательство, я стал высвобождать своё ухо из Гришкиной ручонки, одновременно увидев, что, разрезая кружащуюся толпу гостей, попивающих коктейли, к нам направляется Константинос.

Саша на миг задумался, и я услышал его мысль: «Сука, ты обосрал мою жизнь», но вслух он поправился:

— Оскорбили всех эмигрантов, – сказал он, сопя, словно раздувая в себе обиду.

— Саша, видит Бог, в моей книге о вас ни слова нет, и потом, я примерял там на себя судьбу эмигранта при, казалось бы, наилучшем варианте богатства, любви и прочих благ, вовсе не собирался никого «обосрать».

Застигнутый врасплох, он озадаченно смотрел на то, как Константинос манит меня с дивана, жестом призывает Люсю, чтобы я смог сдать ей ребёнка с рук на руки.

«Может быть обиделся, что не нашёл в книге ни слова о себе, – подумал я. – Но ведь это же роман, а не отчёт». И всё же мне стало стыдно перед добрым Сашей. Нужно было о нём хотя бы упомянуть.

Но ещё стыдней было пройти вместе с Константиносом мимо его жены, которая показывала в это время нескольким женщинам рисунки своей дочери–подростка, смущённо стоящей рядом.

Хотя обе они приветливо мне улыбнулись, явно приглашая принять участие в обсуждении этих рисунков, я не посмел приблизиться, взглянуть в глаза. Словно это я собирался жениться на другой женщине, разрушать семью.

Константинос подвёл меня к узкой винтовой лестнице, круто уводящей прямо из гостиной наверх, на второй этаж. Только теперь, поднимаясь за ним, я понял, отчего вилла показалась незнакомой – он её надстроил на целый этаж.

Он показал мне две спальни для гостей, одну ванную комнату, другую, ещё одну маленькую гостиную, потом завёл в большую комнату, где его пятнадцатилетний сын–гимназист делал уроки за письменным столом.

Увидев меня, мальчик просиял, кинулся навстречу. Оказывается, он помнил о моём появлении тут девять лет назад! Мы расцеловались.

— Владимирос! Фиш! – сказал он, указывая на фотографию, висящую над столом.

На фотографии был изображён он сам рядом с подвешенной к какой‑то балке огромной рыбой.

Отец и сын объяснили, что год назад он поймал её со шлюпки на мой спиннинг, находясь во время летних каникул на острове в их фамильном доме, где я жил.

Я потрепал тинейджера по голове. Мальчик перевёл взгляд с меня на отца. Словно погас. Снова уселся за свои уроки. И я вспомнил фразу Константиноса: «Жена и дети знают».

Он завёл меня в свой ещё не обжитый кабинет, слишком маленький для его внушительной фигуры. Раскладная кровать, стол с компьютером и телефоном у окна, два стула, да громоздящиеся у голой стены, так и не подвешенные книжные полки.

Молча сидели мы на стульях посреди комнаты, пока в проём приотворившейся двери не всунулась голова Галины Михайловны.

— А меня на экскурсию не взяли… Я тут ещё ни разу не была.

Константинос вздохнул, сказал, что через полчаса мы все едем ужинать в ресторан на берегу моря, и отправился показывать комнаты.

А я стал спускаться по винтовой лестнице. Глядя сверху на то, как хозяйка снова обносит коктейлями и маленькими сэндвичами гостей, на фиолетовую Люсю с её младенцем, на всю эту благопристойную обстановку, я почувствовал себя одним из героев какого‑то поганого голливудского фильма.

…Уже не на двух, а на трёх машинах с вновь прибывшими гостями подъехали мы в сумерках к длинному сараю на берегу моря. Это и был рыбный ресторан.

Внутри перемигивались гирлянды разноцветных фонариков. На сервированном столе перед каждым прибором стояло по подсвечнику с горящей свечой.

Константинос расцеловался с хозяином – бородатым здоровяком в белом переднике, с его смешливыми дочерьми–помощницами, широким жестом показал гостям, чтобы рассаживались. Сел сам, посадив меня по правую руку. Слева села его жена, за ней – дети.

Люся оказалась напротив нас. Гришка мирно спал рядом с ней в раскладной коляске.

Судя по тому, как хозяин и его помощницы шустро вносили откуда‑то извне и водружали на стол только что приготовленные дары моря, меню было заранее согласовано по телефону.

Не стану здесь подробно описывать, что мы вкушали, чтобы не вызвать нехорошего чувства зависти. Достаточно сказать, что для начала каждому были поднесены тазики с водой, где плавали нарезанные кружочками лимоны, и мы омыли руки, а потом подали бутылки с ледяным шампанским и к нему горы живых устриц, сдобренных лимонным соком.