Второе дыхание - [3]

Дементьев кивнул и просто сказал:

— Поэтому тебя Вихман сегодня и послал. Ты по лесу ходишь совсем не так, как мы. И ориентируешься здорово… Ну пошли, что ли. Да не унывай: раз приняли тебя моряки в свою команду, значит, душа у тебя морская!

Жора — Георгий Грузинов — был самым сухопутным человеком во всем партизанском соединении. Его знакомство с водной стихией ограничивалось ловлей пескарей в речушках Клязьме и Мстере.

А Жоре больше всего на свете хотелось стать моряком. Совратили его книги. Перечитав все, что было в маленькой школьной библиотеке о флоте и о море, Жора затосковал. На его беду вся семья Грузиновых испокон веков придерживалась исключительно сухопутных традиций. Отец был лесником, дед был лесником, прадед был лесником и пра-пра-прадед тоже, наверное, был лесником. Решив, что лесников в его роду уже вполне достаточно, Жора потихоньку продал подаренную отцом двустволку и уехал на вырученные деньги в Одессу — поступать в моряки.

В моряки он попасть не успел — началась война. Жора явился в военкомат и заявил, что если его возьмут во флот, то он, пожалуй, пойдет добровольцем. Военком посоветовал заглянуть через годик: может быть, освободится вакансия. Жора ответил, что согласен на морскую пехоту, но немедленно. Это была явная наглость. Военком послал мальчишку рыть окопы. Там его ранило осколком бомбы, и он попал в госпиталь. Подлечившись, Жора, как бывалый моряк (с его слов, конечно, потому что документы, разумеется, «пропали»), был зачислен в морскую пехоту и отправлен в Крым. В разведке под Симферополем он попал в окружение. Еле вырвался, потом пытался горами уйти в Севастополь и, наконец, очутился у партизан. Жору направили к Вихману, в группу моряков, так же, как и он, пробившихся из окружения…

…Наступила ночь, душная и тревожная. Со склонов гор над заповедником взлетели осветительные ракеты, озаряя верхушки деревьев мертвенным зловещим светом.

На всех лесных дорогах вражеские заставы, на тропах-патрули.

Уже больше часа Грузинов ползет один. Дементьев остался за внешним обводом непосредственного охранения эсэсовского батальона.

Иногда поблизости слышатся шаги патрульных солдат Жора вжимается в землю, сливаясь с темнотой ночи. От земли идет запах прелых листьев, хвои и смолы. Это — родной запах, запах леса: он успокаивает, и Жора вновь ощупывает перед собой землю и, убирая хрустящий валежник, отгребая сухой лист, упрямо ползет вперед.

У поваленного дерева Грузинов замер: рядом раздались голоса:

— Курт, эйне сигаретте!

— Битте, Карл!

Над ним щелкнуло, вспыхнул огонек зажигалки; Жора увидел двух солдат. Он осторожно нащупал за пазухой гранату. И пока солдаты курили, сидя на поваленном дереве, Жора почти не дышал. Наконец, они поднялись, погасили сигареты о ствол и осторожно пошли вниз. Жора двинулся дальше. Скоро потянуло дымом. Между деревьями замелькали отблески огня. Не отрываясь от земли, Жора, как гусеница, вполз в колючие кусты, окаймлявшие большую поляну. На поляне горели костры. Там и тут вспыхивали красные светлячки сигарет, доносились голоса. Даже смягченная расстоянием, чужеземная речь, то лающая, то гортанная, звучала резко и неприятно.

Часто в светлых пятнах костров мелькали черные силуэты солдат: немцы ставили плащ-палатки; где-то поблизости рубили ветки.

Грузинов прекрасно знал, что планы командования могут быть известны только офицеру. И он терпеливо лежал и ждал. В темноте ночи отыскать во вражеском лагере офицера — задача не из легких. Наиболее интересной Жоре казалась группа у дальнего костра, с другой стороны поляны. Но отсюда трудно было что-нибудь определить точнее. Жора втянулся в глубь кустов и пополз, огибая поляну. Он полз медленно и осторожно, бесшумно отводя впереди себя колючие побеги. Наконец он решил, что находится на траверзе цели. Еще осторожнее он приблизился к краю поляны. Этот костер горел прямо перед ним, метрах в пятидесяти. Длинные тени сидящих у огня плясали в трех шагах от Жориного лица. Порой слабый ночной ветерок задувал пламя, и тогда тени то сокращались, то становились еще длиннее, теряясь в густых зарослях.

Чем больше Грузинов наблюдал, тем больше убеждался в том, что две тени принадлежат офицерам. Один из них что-то рассматривал, судя по всему — карту. Другой подсвечивал ему фонариком. Офицеры негромко переговаривались. В некотором отдалении сидели еще трое, очевидно, солдаты.

Тот, что рассматривал карту, привстал, и Жора отчетливо увидел коричневую полевую сумку. Офицер сложил в нее бумаги и повесил сумку через плечо.

— Только бы не ушел, не ушел, не ушел! — стиснув зубы, молил Жора. У него еще не было ясного плана, но он понимал, что офицера с сумкой и с властными жестами упускать нельзя. На второго Жора почти не обращал внимания.

«Мелочь, адъютантик. И держится, как адъютантик», — решил он про себя, хотя до сих пор ему ни разу не приходилось видеть, как держатся адъютанты фашистских офицеров.

Один из солдат, сидевших поодаль, встал и принялся разматывать что-то непонятное, похожее на рыбацкую сеть. Потом он долго и въедливо что-то заколачивал в дерево. Жора вдруг понял: предмет, похожий на сеть, — обыкновенный гамак. Денщик упорно вколачивал железо в неподатливое дерево, стараясь во что бы то ни стало привесить гамак, вероятно, украденный на брошенной хозяевами даче.