Второе апреля - [57]

Но прекрасный поучительный рассказ Ряши пропал даром, поскольку Тютькин совершенно ничего не слышал. Он смотрел в потолок и думал свою исключительно невеселую думу. Но Ряша все равно не оставил художника в беде. Он был человек хилый, малорослый и невлиятельный, и ему очень нравилось, что вдруг представилась возможность кому-то подавать ценные советы и вообще покровительствовать. Ряше еще никогда не удавалось кому-нибудь покровительствовать. И поэтому он был рад и, пожалуй, даже упивапся новым, захватывающим занятием.

— Вот вы все убиваете в нем художника, — обличал он своих ребят. — Видите, до чего человека довели. Народ!

— А чего он такой слабонервный? — презрительно сказал Лева Махервакс, как известно, несмотря на свою ученость, круглый год обливавшийся холодной водой. — Художнику особенно надо иметь железные нервы. Искусство — это война нервов.

Ряша, подумав, с ним согласился и немедля занялся воспитанием тютькинского характера.

— Нет, ну в самом деле, — говорил он, проважая художника на 3-ю улицу Восьмого марта. — Действительно, ты должен стараться, чтобы всем было хорошо от твоих рисунков. А кроме того, воспитывать волю. Иначе тебе же хуже будет.

— Хуже не будет, — сказал Тютькин.

— Ого, еще как может быть хуже! В тысячу раз, в сто двадцать тысяч раз. Ты, мальчик, просто жизни не знаешь!

— А ты много знаешь, — огрызнулся Тютькин. — Вот за это тебя три раза в неделю и бьют по шее.

Высказывание было, конечно, непродуманное, поскольку последний раз по шее били именно Тютькина. Но великодушный Ряша не стал намекать на это. Чего уж там...

Между тем неприятности у Тютькина вдруг кончились. Никого он не рисовал, и за это никто к нему не приставал. Если ему уж очень хотелось что-нибудь изобразить, то он брал химический карандаш и малевал на своей ладони. Нарисует, полюбуется, потом плюнет и сотрет.

И вид у него был не то чтобы счастливый, но, во всяком случае, умиротворенный. Он поправился на 3 килограмма 400 граммов и даже получил четверку по алгебре, что для Тютькина было невообразимое достижение.

Вдобавок ко всему этому он еще выиграл по денежно-вещевой лотерее какой-то ковер машинной работы.

И весь класс сначала недоумевал, зачем Тютькину ковер машинной работы. А когда выяснилось, что можно получить деньгами, смеяться перестали.

И Машенька даже распустила слух, будто бы у Тютькина есть какой-то приятель, который на лотерейном тираже крутит барабан и вытаскивает билетики с выигрышем. И будто он для Тютькина по знакомству хотел вытащить даже «Москвича», но в последний момент забоялся и вот вытащил ковер.

— Глупа ты, дочь моя, — сказал Сашка Каменский. — Там это все окружено полной тайной. И жулить невозможно. Так что Тютькин честно выиграл.

Надо иметь в виду, что в нашем шестом «Б» (но может быть, и в каком-нибудь другом классе, а возможно, вообще всюду на свете) народ был уже вроде как взрослый, но в то же время вроде как маленький. Жизнь прекрасна в своих противоречиях, как говорит ученый мальчик Лева Махервакс (а возможно, что и еще кто-нибудь так говорит)...

В один прекрасный день (а вернее, в один обыкновенный понедельник) Сева Первенцев вывесил стенгазету «За отличную учебу». На большущем толстом листе ватмана были наклеены разные заметки, жульнически написанные крупными буквами с огромными просветами между строчек, чтоб занять побольше места. Тем же способом обычно пишутся письма какой-нибудь малоизвестной и совершенно безразличной тете Анюте в Моршанск, «которая так тебя любит, а ты, свинтус, никогда ей не напишешь».

Рядом с заголовком был нарисован пионер-горнист, похожий на две сросшиеся картошки, в которые сверху воткнут кинжал без ручки. А под заметкой «Спасибо шефам» было намалевано уже черт знает что -то ли шеф, то ли дерево, то ли трактор (в заметке речь шла о том, как шефы прислали трактор для школьного сада).

— Мы дураки, — сказал Сашка. — И даже более того! У нас же есть Тютькин!

И все страшно удивились, как это им раньше не пришло в голову вовлечь Тютькина. Во-первых, это бы его воспитало. Недаром же во многих пионерских повестях — есть такие повести, которые не надо путать с настоящими! — самого неисправимого всегда выбирают в редколлегию, и он исправляется. Во-вторых, по замечанию Сашки, одно это уже как-то подняло бы унылую стенгазету шестого «Б» над всеми прочими, столь же унылыми.

Словом, на перемене к Тютькину явилась делегация из руководящих ребят класса. Эта делегация говорила соответствующие моменту слова. Приблизительно те же, которые несколько ранее говорили делегаты вольного Новгорода, чтобы вернуть покинувшего их князя Александра Невского. И почти те же, которыми чуть позже бояре уговаривали Ивана Грозного не обижаться, а ехать к себе в Москву и царствовать.

— Ладно, — сказал в конце концов художник Тютькин. — Раз так, я буду рисовать вам стенгазету.

— А ты потом просмотри с идейной стороны, — сказала Кипушкина Севе Первенцеву, и тот даже руками развел: дескать, учи ученого!

И Тютькин сделал чудную стенгазету. Она почти целиком состояла из рисунков. К двойному удовольствию ребят, которым раньше не было житья от редактора Севы, с каждого — даже с Коли! — требовавшего заметок на животрепещущие темы дня. Можете мне поверить, что это были прекрасные рисунки. И тут уже сбежалась смотреть вся школа. И даже в самом деле пришел какой-то десятиклассник — здоровенный и в очках, — и он спросил: «Кто это так у вас здорово рисует?» — Вот он, — растерянно прошептал Ряша, совершенно потрясенный тем, что выдуманный им десятиклассник вдруг действительно пришел и даже вдруг сказал выдуманные им, Ряшей, слова.