Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов - [12]
Насчет портрета: если не пойдет тот, где мы вдвоем, то, думаю, придется еще раз переснять тот, что однажды был плохо переснят в Гослите. Есть еще один снимок, который Вы видели у меня в альбоме, размер 6х9 (портретный) — по возрасту — между теми двумя, но что-то он нас с Вами не привел в восторг. В любом случае, какой снимок ни брать, очень важна умная ретушь, каковой в гослитовском портрете не наблюдается — портрет очень искажен.
А вообще я тут согласна с Орловым, мне кажется, что портрет важен для сборника. Пусть будет знакомство с человеческим лицом!
Где были напечатаны «Стихи к сироте»? Мне пишут из США, что это было последнее, опубликованное ею перед отъездом, но где — не пишут[68].
Знаете и Вы, что «Занавес» был опубликован в «Русском Современнике»[69] (Ленинград — Москва 1924 г.) в иной редакции, чем «После России»? Вот только сейчас узнала впервые, что стихи 24-го года были опубликованы здесь после ее отъезда. Каким образом? Верно, через Бориса Леонидовича, как когда-то стихи, посланные через Бальмонта[70], публиковались там, когда мама была здесь. Из цикла «Стол» на Западе было напечатано 2 стиха — «Спасибо за то, что ствол» и … «Спасибо за то, что шел»[71]. Если бы в сборнике пошел весь цикл, то я произвела бы еще одну глубокую разведку в черновиках, чтобы найти хвост, отсутствующий в беловой тетради, стиха «Квиты, вами я объедена»[72]. Это — единственная возможность восстановить, т. к. свериться больше не с чем, пока что.
Погода — то метель, то солнце. В голове — то Лопе, то Вега. Так и существую, дальше видно будет. Как раз в тот день, который и Костя помнит, 21 марта, получила первое письмо от Иры[73] — посланное с оказией, т. к. он может переписываться только с братом[74]. Живет, работает, читает «Волшебную гору»[75] и …довольна судьбой, что меня очень огорчило. Целую.
Ваша А. Э.
11
29 марта 1961 г.[76]
Милая Анечка, спасибо за утешительную весточку — Дай Бог!
Приехать не могу главным образом потому, что подвернула ногу, получилось растяжение и добраться в таком состоянии до Москвы немыслимо. Очень жаль, надо бы приехать. «Офицера́» меня все же огорчают, они будут очень диссонировать — да и патриотизм, мягко говоря, жидковат! Не находите?
А история стиха такова (истории, связанные со многими стихами, помню!) — на толкучке, в той старой Москве, которую Вы знаете только по стихам, а я еще застала ребенком — мама купила чудесную круглую высокую (баночку? коробочку?) из папье-маше с прелестным романтическим портретом Тучкова-четвертого[77] в мундире, в плаще на алой подкладке — красавец! И хотя в те годы мама явно предпочитала Наполеона его русским противникам… но перед красотой Тучкова не устояла — вот и стихи! Коробочка эта сопутствовала маме всю жизнь, стояла на ее столе, с карандашами, ручками. Ездила из России, вернулась в Россию… Где она теперь?
Культ Наполеона в те годы — моего раннего детства — шедший еще от бабушки[78] — цвел в нашем доме. Как мне попало, четырехлетней, когда я раскокала чашку, всю золотую внутри, с портретом императрицы Жозефины[79], и «овдовила» парную с ней чашку с Наполеоном! До сих пор помню…
Но я растеклась мыслию[80] по древу, а надо работать. Как Вы, кстати, понимаете это: «растекаться мыслию по древу»? Напишите. Мне пришло одно занятное толкование в голову. Не сейчас, конечно, сейчас ничего не приходит в оную и почти ничего не выходит оттедова.
Анечка, не забывайте вести счет моим долгам, т. к. за «Гончарову» надо же платить, купите, если не трудно, парочку-троечку «Вьетнамцев». Есть ли у Вас пока деньги на эти непредусмотренные расходы? «Приключение» и «Фортуна» есть и то ли «Тезей», то ли «Федра» — не помню, которая из двух.
Пьес, действительно семь, из которых одна не опубликована — «Червонный валет» (вернее, драматический этюд или сценка) — и одна «Ангел на площади» — самая первая — утрачена, т. е. была бы первой по счету из восьми[81].
Поэмы сейчас не помню, может быть, он (Орел) считает неопубликованного (но и незавершенного) «Егорушку»[82] — самую большую из неоконченных поэм?
Да, я написала как-то Орлову, что очень довольна Вашим редакторством книги, т. е. что она именно в Ваших руках, популярно «разобъяснила» почему — но все это не есть «чрезмерные похвалы».
Пока все на скорую руку. «Орловской» фотографии не завидуйте — у Вас еще все впереди!
Целую Вас
Ваша А. Э.
12
8 апреля 1961 г.
Милая Анечка, спасибо за всё — пока, по тем же причинам, что и у Вас — вкратце! Статья, действительно, вполне, может быть, даже чересчур (?) приемлемая, а заплатки сразу видны, т. е. не входят в органическую ткань. Что, в общем, и требуется. Ахматова, пришедшая как раз на Пасху, обрадовала. В книжечке много тех, прелестных стихов[83], за которые всегда будем прощать ее теперешнее ожирение всестороннее. Портрет ошеломляющий, вначале — всматриваешься, и хорошо. Но, конечно, же не для данной серии гослитовской. Если консультанты те, о которых пишете — Твардовский[84] и Перцов[85], то последний уже консультировал верстку — Мария Яковлевна[86] говорила, что благожелательно, а первый, по словам Эренбурга, считает Марину Цветаеву поэтом «интересным, но не крупным»
Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.
Дочь Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, Ариадна, талантливая художница, литератор, оставила удивительные воспоминания о своей матери - родном человеке, великой поэтессе, просто женщине со всеми ее слабостями, пристрастиями, талантом... У них были непростые отношения, трагические судьбы. Пройдя через круги ада эмиграции, нужды, ссылок, лагерей, Ариадна Эфрон успела выполнить свой долг - записать то, что помнит о матери, "высказать умолчанное". Эти свидетельства, незамутненные вымыслом, спустя долгие десятилетия открывают нам подлинную Цветаеву.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.
Трехтомник наиболее полно представляет эпистолярное и литературное наследие Ариадны Сергеевны Эфрон: письма, воспоминания, прозу, устные рассказы, стихотворения и стихотворные переводы. Издание иллюстрировано фотографиями и авторскими работами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.
«Письма к ближним» – сборник произведений Михаила Осиповича Меньшикова (1859–1918), одного из ключевых журналистов и мыслителей начала ХХ столетия, писателя и публициста, блистательного мастера слова, которого, без преувеличения, читала вся тогдашняя Россия. А печатался он в газете «Новое время», одной из самых распространенных консервативных газет того времени. Финансовая политика России, катастрофа употребления спиртного в стране, учеба в земских школах, университетах, двухсотлетие Санкт-Петербурга, государственное страхование, благотворительность, русская деревня, аристократия и народ, Русско-японская война – темы, которые раскрывал М.О.