Вторая жизнь фельдмаршала Паулюса - [50]

Конечно, среди немецких офицеров, заявивших о своем присоединении к антифашистскому движению, были и те, кто руководствовался чисто корыстными целями, например лейтенант граф фон Эйнзидель, правнук знаменитого полководца Мольтке. Впоследствии он изменил антифашистскому движению и, вернувшись в ФРГ, выступал с критикой своего прошлого и своих бывших товарищей.

Идейное размежевание происходило также среди генералов. Вполне четко определились три группы. Генералы Корфес, Латтман, Зейдлиц, Ленски, Вульц и Даниэльс считали необходимым искать пути для борьбы против гитлеровского режима, за прекращение войны и спасение Германии от военного разгрома. Другая группировка состояла из реакционных, нацистски настроенных генералов. К ней относились Шмидт, Гейтц, Роденбург, Сикст фон Арним, Роске и другие. Наконец, третья группировка, возглавляемая фельдмаршалом Паулюсом, занимала внешне лояльную, выжидательную позицию.

Позиции антифашистски настроенных генералов и офицеров значительно укрепились после посещения Суздальского лагеря председателем Коммунистической партии Германии товарищем Вильгельмом Пиком. Мне было поручено сопровождать его в течение десяти дней пребывания в Суздале в июне 1943 года.

Вильгельм Пик выступил на общем собрании военнопленных лагеря. Говорил он страстно, горячо, убежденно. Напомнил о той борьбе, которую вела Коммунистическая партия Германии против фашистов еще до их прихода к власти, образно, на нескольких ярких примерах и сопоставлениях показал опасность гитлеризма для немецкого народа.

— Путь, по которому ведет Гитлер немцев, — сказал он, — это не только путь бесчестья и позора, но и путь еще невиданной национальной катастрофы. Совершенно напрасно надеяться на то, что гитлеровская Германия может еще выиграть войну или закончить ее на приемлемых условиях. Есть только один путь спасения страны — свержение Гитлера и немедленное окончание войны. Борьба за это составляет задачу не одной только Коммунистической партии. Высший патриотический долг каждого немца — в Германии, на фронте или в плену, независимо от политических взглядов и убеждений, — состоит в том, чтобы содействовать свержению гитлеровского правительства и окончанию войны.

— Надо понять, — подчеркивал Вильгельм Пик, — всю лживость и фальшь глупой легенды об «ударе в спину», которую усиленно распространяют нацистские шептуны и провокаторы. Подлинную заботу о родине и народе проявляют не те, кто, прикрывшись ложно понимаемой офицерской честью, отходит от решения жизненно важных вопросов ее судьбы и будущего, а те, кто поднял знамя антифашистской борьбы, кто обращается с горячим словом правды к своим братьям на фронте и в тылу, кто осознал необходимость покончить с гитлеровской кликой, — именно тот и только тот является нашим настоящим патриотом, достойным великих в прошлом традиций немецкой нации.

Когда Вильгельм Пик окончил свою речь, ему аплодировало значительно больше людей, чем в момент его появления на трибуне. Часть офицеров выглядела растерянной. Некоторые смотрели на происходящее отсутствующим взглядом, а кое-кто с известной долей иронии.

Потом Вильгельм Пик беседовал с отдельными группами солдат и офицеров, отвечал на вопросы. Поздно вечером закончилась эта встреча.

Известный немецкий поэт Иоганнес Бехер, также приехавший в Суздальский лагерь, в течение многих вечеров задушевно, мягко беседовал с группой интеллигентов. Их интересовало многое: жизнь антифашистов в эмиграции; положение интеллигенции в Советском Союзе, а главное, что будет с ними, с Германией.

Помню, как-то поздно вечером мы пошли с Бехером прогуляться в поле. После жаркого дня наступил свежий и удивительно светлый июньский вечер. Бехер молчал, наслаждаясь тишиной и прохладой. Потом заговорил неторопливо, раздумчиво:

— Мы, немцы, несчастный народ. Во-первых, потому, что принесли много горя другим, опозорили себя… Во-вторых, две войны за двадцать лет, море крови, жестокость впилась в души людей. Прав был Маркс, когда говорил, что нации, как и женщине, не прощается минута слабости, когда она позволила насильнику овладеть ею…

— Я оптимист, — продолжал Бехер, — я верю в свой народ. Я часть его. Но думаю, что еще одной войны немцы не выдержат. Эта должна быть последней. Иначе Германия уйдет в историческое небытие. Но, посмотрите, даже после Сталинграда все эти шмидты, гейтцы, бойе — ровным счетом ничему не научились, ничего не поняли. Ведь они до сих пор верят, что фюрер пришлет десант, который освободит их из плена! Да-да, — сказал он, заметив мое удивление. — Они вчера пытались меня в этом убедить!

(Эта беседа обозначена в моем блокноте словом «поэт».)

На собраниях военнопленных все чаще завязывались оживленные дискуссии. Выступали по-разному. Одни под влиянием победы Красной Армии под Сталинградом и гуманных условий советского плена уже начинали прозревать, преодолевать колебания. Другие все еще предпочитали отмалчиваться. Немало было и тех, кто откровенно злобствовал, угрожал молодым антифашистам.

Москва ежедневно подробно интересовалась настроениями военнопленных. Это было закономерно — ведь по ним можно было в известной мере судить о тех глубинных процессах, которые происходили в сознании миллионов подданных рейха и военнослужащих вермахта.