Вторая Пуническая война - [122]

Марцелл по-прежнему жаждал битвы и полагал, что его лагерь находится достаточно далеко до лагеря противника. Не удержавшись, он перенёс свой лагерь ближе к неприятелю, и теперь противников разделял только поросший густой растительностью холм, господствовавший над местностью. С его покатых склонов сбегали ручьи, а с вершины открывался прекрасный обзор окрестностей. Римское командование немало удивилось тому, что холм не занят карфагенянами, а среди легионеров пошли разговоры о том, что если овладеть этой высотой, то преимущество римлян над врагом станет очевидным. И никому – от консулов до последнего велита – даже в голову не пришло, что такой гениальный тактик, как Ганнибал, просто так ничего не делает.

Но легионеры уже открыто выражали возмущение по поводу бездействия начальства, показывали на злополучный холм и говорили командирам: «если его займет Ганнибал, враг будет прямо на нашей шее». Эти слова дошли до Марцелла и подтолкнули консула к опрометчивому поступку: «Не пойти ли нам самим с конниками на разведку? – обратился он к сотоварищу. – Увидим все своими глазами, тогда и решим, как лучше» (Liv. XXVII, 26). Криспин согласился с этим мнением. Вместе с командующими отправились префекты союзников Маний Авлий и Луций Аррений, а также двое военных трибунов – Авл Манлий и Марк Марцелл, сын прославленного полководца. Практически весь высший командный состав двух консульских армий поехал на рекогносцировку. Покидая лагерь, Марк Клавдий приказал легатам держать легионеров в полной готовности и ждать от него дальнейших распоряжений. И если осматриваемая позиция будет достаточно хороша, то пусть воины берут всё своё снаряжение и поднимаются на холм, где будут обустраивать лагерь. После этих слов консул вскочил на коня и отправился навстречу судьбе.

Группа из 220 всадников и пехотинцев медленно двигалась по равнине, направляясь к заросшей лесом возвышенности. Большинство воинов эскорта были конными этрусками, они ехали впереди Марцелла и Криспина, за консулами шли ликторы и тридцать человек велитов. В качестве охраны Марка Клавдия сопровождали сорок бойцов-вольсков из города Фрегеллы, эти люди были лично преданы консулу. Дорога шла прямо к холму и терялась среди деревьев, уходя на самую вершину. Вскоре отряд достиг подножия возвышенности и стал медленно подниматься наверх. Внезапно раздался боевой клич нумидийцев, и сотни всадников со всех сторон бросились на римлян. Воздух загудел от великого множества брошенных африканцами дротиков. Когда же из зарослей с копьями наперевес полезли испанские пехотинцы, этруски развернули коней и обратились в бегство. Зато вольски бились отчаянно, защищая консулов. Криспин был поражен дротиком в грудь, но в азарте боя даже этого не заметил и продолжал отбиваться мечом от наседавших со всех сторон африканцев. Иберийцы кривыми мечами подсекали ноги лошадям и добивали вольсков на земле. Сын Марка Клавдия был ранен нумидийцами, но остался в строю и продолжал сражаться. Марцелл поспешил ему на помощь, но ибериец точным ударом копья пронзил консулу бок и сбросил военачальника с коня. В это время второй дротик вонзился в спину Криспина. Командующий выронил меч и стал падать на землю, но его подхватили телохранители, вновь усадили на коня и, поддерживая раненого с двух сторон, помчались на равнину. За ними последовали вольски, увозя с собой истекающего кровью Марцелла-младшего.

Когда Ганнибалу доложили о том, что убит Марк Клавдий Марцелл, полководец поспешил на место схватки. Спрыгнув с коня, он долго стоял над телом поверженного врага, а затем нагнулся и снял с пальца убитого консула кольцо. Распорядившись достойно похоронить вражеского военачальника, карфагенский полководец покинул холм.

* * *

Случилось небывалое дело: «в одном сражении погибли сразу оба консула – такое несчастье еще никогда не выпадало римлянам на долю» (Marcell, 29). Действительно, вскоре Тит Квинкций Криспин скончается от полученных ран. Но что удивительно, никто его не будет обвинять в том, что случилось, главным виновником трагедии в Риме назначат Марка Клавдия: «Смерть Марцелла вообще плачевна, но особенно потому, что, вопреки возрасту – ему было за шестьдесят – и большому опыту военачальника, он так неосмотрительно подверг смертельной опасности себя с сотоварищем и почти что все государство» (Liv. XXVII, 27). С данным выводом невозможно не согласиться.

Античные авторы единодушны – Марцелл сам виноват в своей гибели, именно его одержимость лично победить Ганнибала и привела к трагедии. Полибий очень грамотно разобрался в ситуации: «Итак, Марк сам навлек на себя несчастье, собственным поведением, недостойным полководца. В своей истории много раз обращал внимание читателей на подобные случаи, хотя неправильность такого поведения очевидна, ибо я убежден, что полководцы погрешают особенно часто в этом именно отношении. И в самом деле, к чему пригоден правитель или полководец, если он не понимает, что обязан держаться возможно дальше от мелких схваток, в коих не решается участь всей борьбы? Если он не понимает, что даже в тех случаях, когда обстоятельства вынуждают его к участию в каком-либо небольшом деле, должны пасть многие соратники прежде, чем опасность коснется главного военачальника? “Пробу, – как гласит пословица, – нужно делать на карийце, а не на военачальнике”. Полководцу говорить в свое оправдание: “Я этого не думал”, или “Кто мог ожидать, что так случится”, – значит, давать неоспоримое доказательство своей неопытности и неспособности