Всяко третье размышленье - [28]

[58], как еще предстояло Дорис Дэй спеть четыре года спустя.

Через половину с лишком столетия после Весенних Каникул, высверкиваемых здесь Джорджем И. Ньюиттом, — пока циклон «Наргис» опустошает Мьянму, а сенаторы Хиллари Клинтон и Барак Обама все еще нудят каждый свое на праймериз демократов, добиваясь номинации на роль либо первой женщины, либо первого афроамериканца, ставшего президентом США, — любой университетский студент, достаточно беспечный, чтобы попробовать искупаться голышом где-нибудь в сторонке от переполненных пляжей толкливой юго-западной Флориды, — как и любой полупьяный либо полуодурманенный, — скорее всего, мигом предстанет перед судом, который предъявит ему целый букет более или менее серьезных обвинений: от Непристойного Обнажения до Хранения Психотропных Препаратов. Однако в конце марта 1952-го на пляже у величавого Нейплсского пирса можно было увидеть лишь горстку одеял и пляжных зонтов, и даже в ста ярдах от места, на котором расположился наш резвый квартет, ни одной живой души не наблюдалось, а потому: «Лучше бы нам еще раз омочить наши гузки сейчас, — объявляет Рассказчик около четырех часов пополудни. — Сдается мне, погода меняется». И действительно, хотя опускающееся в Залив — в Мексику! — вечернее солнце светит по-прежнему ярко, с юга на нас надвигаются, очень на то похоже, темные тучи.

Говорит Нед Проспер:

— Я за, — и, поднявшись на нетвердые ноги, поднимает и Джинни Гиман.

Впрочем, встав, она освобождается от его руки, бросает на Маршу Грин заговорщицкий взгляд и произносит:

— Гузки и грудки — да, купальники — нет. Ты за, Марша?

— А то.

И к весьма немалому удивлению их компаньонов мужеска пола, обе девушки, исполняя, по-видимому, достигнутое ими ранее соглашение, стягивают с себя и бросают на одеяло лифчики, вылезают из трусиков (по нынешним меркам ни те ни другие особо скудными не назовешь: бикини хоть и было изобретено во Франции середины 1940-х и названо в честь атолла в южном Тихом океане, на котором США испытывали атомные бомбы, но популярность в Америке приобрело лишь после фильма 1957 года «…И Бог создал женщину» с участием Брижит Бардо и исполненной Брайаном Хайландом в 1960-м песенки «Крошечное, где ты ныне, желтое в крапинку бикини?» — то есть ко времени, когда атомные бомбы сменились ядерными), а затем берутся за руки и бегут, спотыкаясь и смеясь, к еще почти спокойной воде.

— Ну и ну! — дивится Рассказчик, вглядываясь в их равно соблазнительные тела — одно ему, разумеется, хорошо знакомо, другое интересно в особенности, поскольку демонстрируется в первый раз. — Какая картина!

— Хрен с ней, с картиной; главное — было 6 за что подержаться! — И Нед наставительно рекомендует: — Срывай цветы удовольствия, пока они, на хер, в руки идут.

Нимало не понимающий, что здесь происходит, да и происходит ли вообще, но все же смакующий новый для него кайф от травы и голого купания à quatre[59], Рассказчик послушно снимает плавки (Нед от своих уже избавился) и шатко трусит к воде, по пути убеждаясь украдкой, что его отвислый, упакованный в крайнюю плоть пенис вполне выдерживает сравнение с таковым же его компаньона (поколение американских англосаксонских мужчин-протестантов тогда только еще возникало — «мужская составляющая бума рождаемости, созданного доктором Споком», для коей гигиеническое обрезание стало привычным делом: оно постигло бы и сыновей Неда Проспера и Джорджа Ньюитта, когда бы первый прожил достаточно для того, чтобы наплодить потомство, а последний оказался способным к размножению). Девушки, по подбородки вошедшие в холодную воду, плещутся ею, почти истерически повизгивая, друг в дружку, а когда к ним присоединяются их поклонники, наша четверка обращается в клубок мокрых конечностей и промокших волос, и мы хохочем и тискаемся, обнимаемся, взвизгиваем и сквернословим. К чьей крепкой межьягодичной расщелине на краткий миг прижимается вышеупомянутый, упакованный в крайнюю плоть? Кто недолго, но в самом непосредственном смысле держит Рассказчика за яйца? Какая разница?

Лишь первый зримый просверк молнии и первый слышимый раскат грома выгоняют нас из воды, и мы, еще продолжая опоры и потеха ради хвататься друг за дружку, радостно мчим по усеянному раковинами песку к нашим лежащим бок о бок одеялам, торопливо втискиваем невысохшие тела в купальные костюмы (и вправду ли между ног хихикающей Джинни болтается хвостик тампона? Рассказчику, слепо возящемуся с помутневшими от водяной пыли очками, толком разглядеть его не удается), собираем наши манатки и как можем споро бежим, одолевая поднявшийся ветер, по почти опустевшему пляжу, чтобы забиться под пирс и переждать недолгую, но неистовую грозу, — там наш охрипший квартет кучкой сидит на одном одеяле, накрывшись другим, а вокруг полыхают молнии и грохочет гром.

СВЕРКТРАХ!

Гроза налетела на берег и сгинула; вновь просияло солнце как раз вовремя, чтобы успеть потонуть в Заливе и сделать это намного эффектнее, чем в Чеса-пике, как то описано в Солнцеворотном Истолковании Постравноденственного Видения № 1 Джорджа Ирвинга Ньюитта, — однако с данным Сверктраховым рассказом о его же Видении/Грезе/Глюке/Всем что угодно № 2 мы еще не покончили.