Всякие диковины про Баха и Бетховена - [9]

Шрифт
Интервал

Теперь перед нами взрослый человек без малого тридцати лет, и он сильно отличается от того прелестного ребёнка, каким был раньше. Он по-прежнему мал ростом, правда, уже не так мал, но голова у него довольно большая, а кожа покрыта рябинками от оспы, которую он перенёс в одиннадцать лет. Моцарт избавился от парика, он носит собственные волосы — напудренные и аккуратно уложенные — и очень ими гордится. (Какой бы напряженный день ни предстоял Моцарту, он всегда начинался в шесть утра — какой ужас! — с того, что парикмахер красиво и аккуратно укладывал ему волосы. Правда, иногда Моцарт забывал о том, что его причесывают, потому что его осеняла какая-нибудь музыкальная идея, он вынашивал тему, чтобы тут же её записать, и тащил за собой несчастного парикмахера, который боялся выпустить из рук его локоны.) Мы должны также познакомиться с его женой Констанцей — в двадцать шесть лет Моцарт женился на двадцатилетней певице Констанце Вебер. До этого он был влюблён в старшую сестру Констанцы, которую звали Алоизия (что вызвало большое неудовольствие Леопольда, крайне подозрительно относившегося ко всему семейству Веберов). Через несколько лет после того как Алоизия его отвергла, тем самым разбив ему сердце, Моцарт, сердце которого удивительным образом зажило, обратил внимание на младшую сестру — тут уж у Леопольда прямо пена на губах закипела. Моцарт превозносил Констанцу до небес, уверяя отца, что, хоть она и не слишком хороша собой, у неё золотое сердце и к тому же она ещё и бережлива. (Не самое романтическое описание, но Моцарт знал, как произвести впечатление на своего бесконечно подозрительного отца.) Это не помогло — ни Леопольд, ни Наннерль так никогда и не приняли Констанцу. Но и браку они тоже помешать не смогли, а их подозрительность, по-видимому, только раздражала Моцарта, который с тех пор заметно отдалился от отца и сестры. Похоже, Вольфганг и Констанца были очень счастливы вместе, за исключением отдельных моментов, когда Моцарт заставал Констанцу флиртующей с другими мужчинами, что раздражало его безмерно. Хотя, возможно, она просто хотела удостовериться, что муж её любит…

В некоторой степени Леопольд оказался прав в своих подозрениях. Моцарт так никогда и не смог окончательно уладить финансовые дела, и от Констанцы тут особой помощи не было. Хотя композитор очень хорошо зарабатывал — по крайней мере, на определённом этапе, — он вовсе не умел копить деньги. Отчасти это объяснялось его любовью к развлечениям. Он устраивал у себя дома роскошные танцевальные вечера, купил лошадь и громадный бильярдный стол (он любил бильярд и был весьма неплохим игроком). Моцарт одевался в самую яркую и модную (а потому дорогую) одежду, какую только мог найти. К тому же здоровье Констанцы являлось причиной беспокойства и денежных трат: Моцарту то и дело приходилось отправлять её на дорогостоящее лечение, а этого, в общем-то, он не мог себе позволить. Болезненность Констанцы частично объяснялась тем, что она почти всё время была беременна — шесть раз за восемь лет, однако в результате у них выжили только два мальчика. (Надо сказать, Моцарты были весьма странными родителями: когда их первенцу исполнилось всего несколько недель, Вольфганг и Констанца уехали в Зальцбург в гости к Леопольду и Наннерль, оставив ребёнка на попечение кормилицы. Они провели в Зальцбурге три месяца, а когда вернулись в Вену, бедный малютка уже умер! Впрочем, вполне возможно, что для того времени — или для семейства Моцартов — в этом не было ничего необычного. Когда Наннерль вышла замуж, у неё родился сын, которого она тут же на два года отослала жить к многострадальному Леопольду. Как угодно, но нам подобное отношение к ребенку кажется возмутительным.)

Дома у Моцарта, по-видимому, было очень весело и очень многолюдно. Помимо Моцартов со всей их музыкой, здесь нередко жили ещё и ученики Вольфганга; переписчики сидели повсюду и переписывали партии новейших сочинений Моцарта, ну и в довершение всего приветливый Вольфганг без конца приглашал гостей. Однако, когда гости приходили, ему подчас было не до разговоров — Моцарта слишком занимали собственные мысли. За столом он непрестанно теребил салфетку или вставал и ходил туда-сюда по комнате, что-то сочиняя про себя и не обращая никакого внимания на окружающих.

Потом, когда гости уходили, Моцарт садился (или вставал — он заказал себе специальную высокую конторку, чтобы не просидеть всю жизнь сиднем, скрючившись над нотами), ставил рядом бокал вина или пунша и просил жену пересказать всё, о чём говорили гости, а руки его тем временем сами, как будто совершенно независимо от мозга, записывали ту восхитительную музыку, которую он сочинил.

Оставим Моцарта за этим важным занятием и ещё раз переместимся (немного) во времени; но приготовьтесь, теперь мы отправляемся в печальное место. Если вы не хотите расстраиваться, можете пропустить этот кусок путешествия. Но если вам интересна трагическая судьба Моцарта — пристегните потуже ремни…

Напряженный труд и денежные заботы сказались на здоровье Моцарта. Конечно, он всё так же любил своих друзей — и прежде всего Констанцу — и по-прежнему резвился как ребенок, однако его изначально весёлый нрав начал меняться — внутренне Моцарт как будто становился все печальнее. В 1787 году в возрасте шестидесяти семи лет умер Леопольд, который, наверное, до последней минуты ворчал, что его сын ничего не смыслит ни в людях, ни в деньгах, неудачно женился и плохо кончит. Моцарт к тому времени почти освободился от влияния отца, но он по-прежнему любил этого старого зануду и, должно быть, сильно по нему тосковал. В последующие годы Моцарту и в самом деле с трудом удавалось сводить концы с концами. Наверное, ему не раз казалось, будто Леопольд наблюдает за ним с того света с кислой миной на мертвенно-бледном лице: «Ну, что я говорил».


Рекомендуем почитать
Постмодерн культуры и культура постмодерна

Постмодернизм отождествляют с современностью и пытаются с ним расстаться, благословляют его и проклинают. Но без постмодерна как состояния культуры невозможно представить себе ни одно явление современности. Александр Викторович Марков предлагает рассматривать постмодерн как школу критического мышления и одновременно как необходимый этап взаимодействия университетской учености и массовой культуры. В курсе лекций постмодернизм не сводится ни к идеологиям, ни к литературному стилю, но изучается как эпоха со своими открытиями и возможностями.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Воспоминания

Мемуары русского художника, мастера городского пейзажа, участника творческого объединения «Мир искусства», художественного критика.


Северный модерн: образ, символ, знак

В книге рассказывается об интересных особенностях монументального декора на фасадах жилых и общественных зданий в Петербурге, Хельсинки и Риге. Автор привлекает широкий культурологический материал, позволяющий глубже окунуться в эпоху модерна. Издание предназначено как для специалистов-искусствоведов, так и для широкого круга читателей.


Любовь и секс в Средние века

Средневековье — эпоха контрастов, противоречий и больших перемен. Но что думали и как чувствовали люди, жившие в те времена? Чем были для них любовь, нежность, сексуальность? Неужели наше отношение к интимной стороне жизни так уж отличается от средневекового? Книга «Любовь и секс в Средние века» дает нам возможность отправиться в путешествие по этому историческому периоду, полному поразительных крайностей. Картина, нарисованная немецким историком Александром Бальхаусом, позволяет взглянуть на личную жизнь европейцев 500-1500 гг.


Искусство провокации. Как толкали на преступления, пьянствовали и оправдывали разврат в Британии эпохи Возрождения

В каждой эпохе среди правителей и простых людей всегда попадались провокаторы и подлецы – те, кто нарушал правила и показывал людям дурной пример. И, по мнению автора, именно их поведение дает ключ к пониманию того, как функционирует наше общество. Эта книга – блестящее и увлекательное исследование мира эпохи Тюдоров и Стюартов, в котором вы найдете ответы на самые неожиданные вопросы: Как подобрать идеальное оскорбление, чтобы создать проблемы себе и окружающим? Почему цитирование Шекспира может оказаться не только неуместным, но и совершенно неприемлемым? Как оттолкнуть от себя человека, просто показав ему изнанку своей шляпы? Какие способы издевательств над проповедником, солдатом или просто соседом окажутся самыми лучшими? Окунитесь в дерзкий мир Елизаветинской Англии!