Всячина - [11]

В номере помыл ягоды, выложил на гостиничную тарелку. Запах клубники, крики чаек вдалеке за распахнутым окном. Жестяной шелест жесткой зелени.

И опять же — хорошо. Очень хорошо.

Спалось великолепно. Ничто не мешало спать. И проснулся в утреннем сумраке бодрый и выспавшийся. И еще ленивый-ленивый. Хотелось ходить медленно, дышать через раз, питаться долго и основательно. В общем, не роман писать, а бездельничать в полный рост.

А в туалете (да, да — писатели тоже ходят в туалет) Иван обратил внимание на сами кульки, промокшие красным, с расплывшимися чернилами на изнанке. Почерк был разборчив. Язык — родной. Слова, слова, слова… Это кто сказал? Шекспир? А вот писатели всегда вчитываются в слова. Если они, конечно, настоящие писатели.

«Снял однушку. Цены тут просто смешные. Останусь на всю зиму, как мечтал. Роман пишется».

Потом был кусок совсем размокший и грязный. Зато на втором листе было разборчивее.

«Хозяйка — золото. Порекомендовала, к кому ходить за молоком и творогом. Лишний раз не появляется, нос свой в углы не сует. Местная тишина радует, как ничто более».

«Сегодня полдня провел у моря, наблюдая за рыбаками. Наверное, пару абзацев сделаю о местных рыбаках. Они придадут необходимый колорит и правдоподобность».

И опять размытость и неразборчивость.

Иван подумал еще немного, не выходя из туалета. Потом собрался, умылся и пошел опять на рынок. А два листка положил на подоконник — сушиться.

Старухи с клубникой сегодня не было. Пришлось расспрашивать. Говорил, что рекомендовали ему, что приехал писать книгу.

— А, баба Рая! — опознала приметы девушка, скучающая возле стенда со шляпами. — Так она теперь долго не придет. У нее же вчера клубнику купили.

Дала адрес. То есть, просто нарисовала на тетрадном листке, куда повернуть и в какой подъезд зайти. Пошел туда, сам себя спрашивая — зачем, ну, зачем? Нашел старую пятиэтажку. Достучался до старухи. Та самая, вроде.

— Баба Рая! — кричал ей почти в ухо. — Я у вас вчера клубнику брал!

Она юлила и отнекивалась. Боялась, что с претензиями.

— Да все отлично! Хорошая клубника, турецкая! Вкусная! Мне бы бумажки те, что на завертки. Откуда они у вас?

Баба Рая рассказала, что приезжал к ним солидный писатель с севера. Михаил Петрович его звали. Он на всю зиму снимал у нее однушку, которая осталась от дочки. А после него (она так и сказала — «после него») остались там всякие записки. Она их уже и на растопку — тут у нее титан, так очень даже хорошо. Титан в наше время — это просто спасение, бывает. И погреться можно у огонька, и воду согреть, и сжечь мусор всякий, если что. А что осталось — вот, на завертки пустила.

— Продайте, — сказал Иван.

— Тыщу! — тут же сказала баба Рая..

У них тут, похоже, продается и покупается все. Были бы деньги и желание. Он прикинул в уме, умножил на курс, подумал о нужности или ненужности таких записок для него лично. Заплатил.

Баба Рая раздумьям не мешала. Смотрела хитро. Блестела маленькими глазками сквозь седую челку. Получив пять розовых бумажек, тут же отлучилась в комнаты, вынесла несколько листов и с десяток уже готовых кульков.

— Это все, что ли? — удивился Иван, прикидывая, почем ему обошелся каждый листок.

— Так ведь остальное на растопку ушло, — развела она руками. — Больше и нету, уж извините, если что.

…

«А кошки тут очень умные. Рассказывают, что перед самой зимой они колоннами, колоннами, повзводно и побатальонно маршируют в дальнюю Алушту. Если и правда так, надо бы самому увидеть. Надо записать».

«Всех собак местные по зиме обязательно разбирают по домам. Говорят, что, чем больше собака, тем она теплее, а значит, выгоднее. Никто на зиму не остается без своего дома. Хороший поселок. Хорошие здесь люди».

«Роман движется вперед. Рыбаки будут даже не намеком. Один из героев точно будет рыбаком. Очень они тут колоритные».

«Парк в санатории. Описать подробно. Старый парк. Старый санаторий. Но не разруха, а запущенность, безлюдье».

«Все. Сегодня кошки ушли. Видел сам. Такая вокруг тишина и прозрачность. Только вдали шумит море, и кричат чайки».

«Ненавижу чаек. Они смеются за окном. Гадко и гнусаво. И некому их погонять. Нет уже ни кошек, ни собак. Говорят, это уже настоящая зима. А еще все зеленое».

«Рынок совсем закрылся. Сказали, будет сильный шторм и сразу резкое похолодание».

«Туман накатывается с моря, как белая стена. От серого свинцового тяжелого моря до серого неба — глухая стена. Сразу за ним все становится невидимым. Домов просто нет. Моря нет. Ничего вокруг нет. Тишина упала на город. И только взлаивают глухо собаки на самой границе слуха».

«Придется все же выйти на улицу рано или поздно. Ни сигарет уже нет, ни спичек. Даже газ зажечь нечем. Да и еды надо запастись. И напитков всяких. И все же, как хорошо тут пишется. Уже ощущаю: не роман у меня будет — романище».

«Тому, кто найдет: если вдруг что — я Михаил Умнов. Писатель. Не понимаю, в чем тут дело. Туман стоит уже вторую неделю. Очень хочется есть. На улице ничего не видно. Только какие-то странные тени мелькают внизу по тротуару. Да еще далекий лай собак. Даже гнусные чайки исчезли».

…

— Собаки где? Так ведь зима же. Мы же тут не звери какие. Всех местных собак по домам разобрали. Вот как потеплеет еще — сразу всех наших собак и увидите.