Всяческие истории, или черт знает что - [29]

Но такая великая и неистовая радость, что поднялась выше гор и окрасила даже небо в цвета пламени, не могла обойтись без несчастных людей из долин. Многие тысячи были наверху, выполняли самую грязную работу и прислуживали великанам, исполняя любое их требование, многие сотни людей уже расплатились за их прихоти жизнями, сгинув незамеченными, — так никому и в голову не приходит считать муравьев, что давит нога человека. Теперь же своеобразный праздник должен был стать завершением гуляний, после которых и планировалась свадьба.

Была объявлена всеобщая охота на людей, и в близлежащие долины устремились самые мощные из великанов, выгоняя людей из расселин, из чащи лесов, с потайных островков в болотах. По всей стране раздавались плач и стенания, каких еще никогда не слыхивали. Все, кто мог бежать, спасались бегством, кто не мог — припадали к земле. Новорожденные шуршали листвой в поисках материнской груди, по кустам и трясинам старики взывали о помощи, а дети и родители оплакивали друг друга. Но ничего не замечали великаны, как камень не чувствует слезы, что горько и тяжело роняет на него скорбящий. Какое-нибудь дитя, павшее без чувств, они еще оставляли, а то могли и раздавить, и мать, что цеплялась за дитя, они вместе с ним бросали в пасть. Когда со всех долин великанам удалось согнать целую толпу людей и всеобщий плач слился воедино, где-то внизу на голубой горе раздалось эхо, словно одновременно сошла сотня лавин, а земля содрогнулась так, будто зверства на ней превысили все мыслимые пределы. Радости великанов не было конца, и людской ропот служил им свадебными песнопениями, каких еще слышать не приходилось. Они загнали людей в долину и принялись пировать в свое удовольствие. Стонущие матери должны были есть и пить, есть и пить должны были скрежетавшие зубами отцы, а кто не желал, с тем великаны поступали, как поступают с птенцами, которые отказываются раскрывать клюв и есть предложенную пищу. Без перерыва огромные звери подвозили яства и напитки, прямо по людям, а если кого-то и не давили, не миновать тому было смерти от слишком изобильных даров.

Когда великаны наконец утихомирились, устав и телом, и душой, на темном небе уже сияла луна, в ее великолепном свете сиял замок, а на крепостной стене началось оживление. За молодоженами в замок рядами последовал целый поток великанов, и ни конца, ни края ему не было видно.

Когда все они наконец оказались наверху и, впав в раж, устремили взоры вниз на несчастных людей, из пещеры раздались глухие раскаты, словно сотканные из тысячи звуков, огромные ворота распахнулись, из них выкатился гигантский клубок диких зверей, распался на тысячу тварей и обрушился на спящих людей.

Там были ящеры, тигры и львы, топали медведи и слоны, крались волки и гиены, а за всеми ними из самых глубин пещеры показалась пара ужасных драконов, высоко поднимали они ядовитые свои пасти и широко разлетались из них языки пламени. За обитателями лесов и болот ползли ядовитые гады, и хищные птицы всех мастей летели над их головами.

В прекрасной долине у полноводного источника ясной и прохладной ночью дремали несчастные люди; войско бестий, рыча и шипя, нарушило их сон. Жуткий вопль снова пронесся по всей стране, сотни тысяч людей бежали в разные стороны; но того, кому удалось ускользнуть ото льва, настигала гиена, тот, кто спасался на дереве от тигра, становился жертвой змеи, драконы проглатывали тех, кого пощадили слоны, а тот, кто уже надеялся, что убежал ото всех чудовищ, чувствовал вдруг, что ядовитые гады оплели его ноги. Слышны были лишь рык да крик, земля такого еще не видала, великаны же ликовали как никогда. Они бесновались так, что раскачивались столпы, на которых держится земля, а в небе дрожала луна. Великан из Ротенталя и его невеста радовались больше прочих и, охваченные диким порывом и гневом, присоединились к зверствам и принялись отрывать целые куски стен и бросать их вниз, в зверей и людей, туда, где схватки бушевали отчаяннее всего. И каждый раз, когда утес, крошась, обрушивался вниз, из-под него брызгал фонтан крови и разлетались куски тел. Это вызывало у великанов столь громкий возглас ликования, словно они хотели расколоть небесную твердь. И тут всех охватил такой же гнев, и сотни камней обрушились, сокрушая плоть, на сутолоку внизу, и вскоре в низине все стихло, всякая жизнь была похоронена, а вся долина — завалена обломками скал.

Посреди долины, там, где протекал полноводный ручей, стоял на коленях старик. Он высоко поднял руки, бросил страстный взгляд на небо, и в лунном свете серебром блеснули его седые волосы. Увидели его великаны и схватили новые камни, тысяча осколков полетели, чтобы покончить со стариком, но безуспешно. Упавшие камни сложились в высокий трон, на котором и стоял теперь старик, все так же воздев руки к небу. Словно окаменев, смотрели великаны на это чудо, а старик становился все выше и выше, вырос выше гор, и когда его руки, сложенные в молитве, коснулись облаков, небеса разверзлись, и из них вылетела громовая колесница Господня, которую тянули за собой пышущие снопами искр кони. И с колесницы обрушивала всемогущая Божья длань молнию за молнией на великанов и их роскошные хоромы, вокруг колесницы гудел ураган, из-под колес громыхал гром. И как плуг идет по полю, как война опустошает целые страны, так и Господь прошел по горам, и длань Его уничтожила их. В ту же ночь Господь устроил суд над спесивыми великанами, и суд этот был суров. На следующее утро горы замерли в диком ужасе, все их великолепие было разбито, всякая жизнь истреблена, благолепие превратилось в хаос; снег завладел этими местами, голые скалы устроили там свое царство, нашли себе приют бури; так с тех пор и повелось, ибо где длань Божья вершит суд, становится то место грозным напоминанием для детей и их детей наперед, как было то с Содомом и Гоморрой. Выжили лишь несколько запоздавших великанов, они наблюдали за концом своих собратьев, разнесли о нем весть, но вскоре и сами сгинули в мрачных уголках долин. Только в Ротентале — несколько смертных тому свидетели — еще теплилась жизнь, как недобрый знак оставшимся, и каждое поколение впредь должно было поддерживать эту жизнь, если вдруг задумает ослушаться предостережений».