Всяческие истории, или черт знает что - [24]

Одним солнечным весенним днем Курт уже не мог противиться этому чувству; отобедав, он вместе с тремя ребятами отправился в путь к колодцу, ехать от Коппигена было около получаса. Болезнь усмирила Курта, ему больше не свойственны были порывы неистовой силы, все избыточное оставило его тело, и все же он всем нравился больше прежнего, потому что и грубое упрямство исчезло, стать свою он сохранил, а лицо приобрело задумчивое, спокойное выражение, которого раньше и в помине не было. За ним следовал бесшабашный выводок ребятишек, коренастых и щекастых на швейцарский лад, но ловких и подвижных, а когда надо, куда более обстоятельных, чем могло показаться на первый взгляд, — тоже швейцарское, а точнее, бернское свойство. Как щенята кружат вокруг матери, когда она в первый раз выходит вместе с ними за ворота, так же окружили ребятишки отца; один что-то увидел, прыгал за чем-то, летели стрелы, но стрелок и сам не знал куда, с обидой отправляясь на поиски и с ликованием возвращаясь, если находил, или же медленно нагонял остальных, если поиски были напрасными, остальные потешались над ним, он мстил тумаками, потом и сам принимался ерничать, когда кто-то другой пускал стрелу в неизвестном направлении.

Отец среди всей этой сутолоки шел серьезный и задумчивый, не вмешивался в их игры, но с удовольствием проследил, как один из сыновей подбил цаплю на болоте, а потом белку, что высунула любопытную мордочку из дубовых ветвей.

Дубы еще не оделись в листву, но кустарники уже зазеленели, редкие буки отливали красным, в лесу было тихо, лишь время от времени жалобно вскрикивала любопытная сойка, а горлицы сладко ворковали и курлыкали о любви с высокой сосны. Тихой же и потайной любовью дышали песни маленьких птичек, что перелетали с ветки на ветку, а черные дрозды, потревоженные в нежных своих играх приближающимися шагами, стремительно ретировались, перепрыгивая высоко над землей по ветвям елей. Чем ближе Курт подходил к колодцу, тем задумчивее становился, на него накатывал благоговейный ужас, а веселые его ребята, хотя и слышали краем уха о том происшествии, были увлечены птицами и зверьем и ни о чем таком и не помышляли, Курт же взял себя в руки и медленно подошел к колодцу. Издалека еще различили они между деревьями желтоватое сияние, ребята закричали от изумления, им известны были прекрасные желтые цветы — бахтеле, которые и дали название колодцу и которые в других местах называют колокольчиками, но отец взглянул на них очень серьезно.

Тихо и солнечно было на открывшейся перед ними поляне, вся она, словно небо серебряными звездами, была покрыта золотыми цветами; совсем не так, как в ту ночь, когда на этом же месте разверзлись врата ада, а за Куртом гнались самые жуткие его порождения. Так и меняется цвет жизни и ее образ, и перемена эта, что снова и снова происходит каждый день, остается чужда человеку, свыкнуться с ней он не может. Ошарашенный стоял Курт у края поляны и думал, как тут все было черно и страшно, а теперь светит солнце, тихо и мирно, весь ужас той ночи снова встал у него перед глазами. Тут вдруг увидел он у колодца женщину — была ли она там, когда он пришел, или появилась внезапно, этого он сказать не мог, вместе с ним увидели ее сыновья и закричали отцу. Тут женщина повернулась и, увидев их, встала; она была невероятно красива, копна золотых волос ниспадала по плечам, словно золотая накидка, в обрамлении прядей сияло ее лицо, с улыбкой подозвала она оцепеневшего Курта. Он медленно подошел к дубу у колодца, еле сдерживая любопытство, а за ним толпились дети. Женщина, улыбаясь, ждала Курта с сыновьями; когда они приблизились, она перекрестила их и обратилась к Курту: «Сохрани мой колодец, пусть он будет окружен покоем, не окрасит его кровь, да не коснется дубов оружие и не найдет здесь ни один зверь погибели! А если присмотришь за местом сим, дом твой будет благословлен и славны деяния твои». В знак согласия опустил Курт голову, а когда поднял, женщины с золотыми волосами уже не было; она исчезла, и никто не знал, куда, каждый из ребятишек указывал в разном направлении; один видел, как она исчезла среди дубов, другой утверждал, что она погрузилась в колодец, самый же младший смотрел на осиянные солнцем небеса и якобы видел, как она превратилась в ангела и поднялась в небо на золотых крыльях. Но воспоминание о ней наполняло сердца нежностью и любовью, место это почитали они с тех пор святым, рядом с дубом воздвиг Курт высокий крест, и никогда больше не натягивали здесь тетиву, не поднимали копий, не расставляли сетей на форелей в ручье, не тревожили зверье на водопое.

С того самого часа благосостояние Курта стало расти, он и сам не знал как, однако все, за что он принимался, удавалось чрезвычайно, дичи он с охоты приносил вдвое больше прежнего, скот его множился, поля не страдали от неурожая, слуги с радостью принимались за любую работу, привязались к хозяину сердцем и душой. Подлых своих подельников он никогда не искал, планы мести оставил. Когда старый рыбак и его жена померли, девка их собственноручно подожгла хижину и попросила у Курта защиты, а потом стала для Агнес самой преданной помощницей.