Вся жизнь плюс еще два часа - [8]

Завадский попросил разрешения снять пиджак, и мы продолжили нашу беседу.

- Что получается. Науку с меня не спрашивают, зато очень строго спрашивают побочные вещи. А меня, черт подери, интересует наука, а все эти посторонние дела, они мне вот где, - он сжал себе горло и показал, что задыхается.

- Ладно, - сказала я, - посторонние дела тоже нужны. Без них не проживешь. Наука наукой, но институт отраслевой, кто-то должен обслуживать промышленность. Кто-то должен внедрять.

- А-а, внедрять, - зарычал он. - Академик Арбузов в тысяча девятьсот пятом году открыл реакцию Арбузова. Пятьдесят лет прошло. Тоже внедрение.

- Аа-а, - сказала я, - Чаплыгин в том же году рассчитал крыло сверхзвукового самолета, а понадобилось в сорок пятом. И так далее.

- Все ясно, - сказал толстяк. - Как там чай?

Я притащила чайник и заварила чай.

- Кому-то надо давать материалы, в которых нуждается страна, - сказала я скрипучим голосом фразу, более пригодную для публичного выступления, нежели для частной дружеской беседы. Я убеждаю себя не бояться таких фраз, хотя бы потому, что многие мои товарищи их боятся. И Завадский посмотрел на меня с удивлением. Теперь мне уже будет труднее объяснить, что я, как и он, верую свято - из ничего чего не получается. Без науки можно делать только примитивные вещи. В программе записано: наука станет производительной силой. А с нас требуют работы, которые как пробки вылетали бы из института. Нужна галочка - внедрилось, внедрилось, внедрилось. Нас торопят, толкают, ругают, подстегивают, подгоняют... Мы нервничаем, спешим, начинаем халтурить, у нас получается плохо. И мы это знаем, но ничего не можем поделать. В химии вся быстрая работа от лукавого. Если бы можно было быстро и хорошо!

- Ладно, - сказала я, - я пошутила. Все все понимают. Бессемер, Чаплыгин, Арбузов, Циглер, Натта.

Все-таки я сумела сделать так, что мой гость замкнулся в себе. Со мной так часто получается, что я сбиваю человека с толку, создаю о себе превратное впечатление. Неосторожным словом, или репликой, или неожиданной резкостью. В конце концов Завадский, меня еще мало знал, а может быть, я дура, может быть, намерена не работать, а зарабатывать, а моя диссертация - липа, классическая химическая компиляция, результат не моей дружбы с наукой, а моей дружбы с начальниками науки. Все это, пожалуй, промелькнуло в синих глазах, внимательно посмотревших на меня. Ох, я знаю эти пытливые взгляды честных трудяг, не умеющих разбираться в людях. Мой гость, безусловно, принадлежал к этой породе. Теперь он не захочет говорить со мной. Я хотела, чтобы он рассказал мне о Тереже. Но его интеллигентность не позволит ему говорить со мной о Тереже.

- Хороший чай? - спросила я.

- С женщинами вообще трудно разговаривать. Хотя и приятно, - сказал он. И после этого замолчал надолго.

О чем он думал, глядя мимо меня в окно на зубчатую стену кремля, я, естественно, не знала. Он улыбался дружелюбно, но какая-то неловкость поползла, поползла между нами. Теперь уж поможет только то, что нам предстоит вместе работать и вариться в одном котле. Друзьями так быстро не становятся, попробовала я себя утешить. Ничего. Неловкость возникла, я сама виновата, но это ничего, так и должно быть, он хороший человек, а я дура. Кажется, ему просто стало скучно.

- Я была сегодня в церкви, - сообщила я.

- Потрясающие фрески.

- Я их не видела.

- А зачем вы ходили? Молиться?

- Было много народа. К фрескам было не подойти.

- Жаль, жаль.

Мы пили чай.

- А помните ваш приезд, - засмеялся он, - с клетчатыми чемоданами...

- Если бы не вы...

- Моя роль была скромной.

Из холла послышался рев толпы.

- Наши забили гол, - сказала я. - Размочили.

По телевизору показывали международный матч. Завадского это не интересовало.

Он налил себе третью чашку чая, я протянула ему ресторанский сахар. Разговаривать нам было не о чем. Ну и пускай. Чем я была виновата, и что я могла поделать. Все это тоска. Не разговаривать тоска. А разговаривать тоже тоска.

3

Белла Иванова считает, что подъем большой химии неразрывно связан с успехами ее мужа Роберта Иванова, совершается при его участии и в какой-то степени под его руководством. В химии полимеров ему, несомненно, принадлежит почетная роль. Она считает, что Роберт удалился сюда из Ленинграда для совершения великого открытия или по сверхзаданию. Все, что больше похоже на действительность, обычно ее мало интересует. Но иногда вдруг начинают интересовать мелкие подробности и кто что сказал и как посмотрел. Она начинает спрашивать, что сказал директор Роберту, и что Роберт на это ответил, и что потом сказала секретарша.

Она отворяет мне дверь со словами:

- Ну скажи, откуда я знала, что ты придешь!

Я смотрю на ее голову.

- Можно перекрасить, но, по-моему, не стоит. Ничего получилось? Идет? Что? Нет? - говорит Белла.

- Ужас, - отвечаю я.

- Предыдущий цвет был лучше?

- Н-не знаю.

- Раз не знаешь, значит, хуже, - говорит Белла. - А по-моему, хорошо. И все-таки я знала, что ты прядешь. Даже хотела приготовить роскошный ужин.

- Не приготовила?

- Я бы приготовила, если бы были деньги.