Вся ваша ненависть - [77]

Ко второй четверти матча «Кливленда» против «Чикаго» мы хором орем в телевизор. Когда Леброн перехватывает мяч, я подпрыгиваю, и – бам! Слэм-данк.

– Получили? – кричу я маме с Сэвеном. – Получили?!

Папа дает мне пять и хлопает в ладоши.

– Вот это я понимаю!

Мама с Сэвеном закатывают глаза.

Я сижу в своей «игровой позе»: колени подняты, правая рука лежит на голове и держится за левое ухо, а левый большой палец – во рту. Не занудствуйте, это работает. Сегодня «Кливленд» хорош и в защите, и в атаке.

– Вперед, «Кавалеры»!

Где-то в доме стекло разлетается вдребезги. А потом бах, бах, бах, бах. Выстрелы.

– Ложитесь! – кричит папа.

Я уже на полу. Секани падает рядом, а сверху нас накрывает мама и обнимает обеими руками. Папа несется в прихожую, и мы слышим скрип дверных петель и визг шин за окном.

– Ублюд… – Папин голос тонет в грохоте выстрелов.

Мое сердце замирает. На долю секунды я попадаю в мир, где папы нет, – ужасный бессмысленный мир.

Но он возвращается в зал.

– Вы целы?

Тяжесть у меня на спине исчезает. Мама говорит, что с ней все в порядке, Секани тоже, а за ними и Сэвен.

Папа сжимает свой пистолет.

– Пульнул в этих баранов, – говорит он, тяжело дыша. – Кажется, задел в шину. Ни разу не видел эту тачку.

– Они стреляли по дому? – уточняет мама.

– Ага, в окно гостиной, – кивает папа. – И забросили что-то внутрь.

Я бегу туда.

– Старр! Вернись! – кричит мама.

Но я слишком любопытна и упряма. Мамин любимый диван усыпан блестящими осколками. На полу посреди комнаты лежит кирпич.

Мама звонит дяде Карлосу, и через полчаса он уже стоит у нас на пороге.

Папа так и не перестал мерить шагами зал и не убрал свой пистолет. Сэвен увел Секани спать. Мама сидит рядом со мной на угловом диване, приобняв меня одной рукой так крепко, точно не собирается отпускать.

Нас заходили проведать соседи: миссис Перл, мисс Джонс и мистер Чарльз из соседнего дома, который прибежал с пистолетом в руке. Никто из них не видел нападавших.

Но какая разница, кто это сделал? Важно одно: это было послание, и оно предназначалось мне.

Меня мутит, как в детстве, когда, объевшись мороженого, слишком долго гуляешь по жаре. Мисс Розали говорила, что жара «кипятит» желудок и что следует выпить чего-нибудь холодного, чтобы его остудить. Но сейчас холодное мне не поможет.

– Полицию вызвали? – спрашивает дядя Карлос.

– Хрена с два! – фыркает папа. – Откуда мне знать, что стреляли не копы?

– Мэверик, ты все равно должен был позвонить, – вздыхает дядя Карлос. – Нападение нужно запротоколировать, к тому же сюда прислали бы кого-нибудь охранять дом.

– О, мой дом есть кому охранять, не беспокойся. Но вот кто точно не будет этого делать, так это продажные свиньи, которые наверняка сами всё и устроили!

– Это могли быть Короли! – возражает дядя Карлос. – Разве не ты говорил, что Кинг угрожал Старр из-за ее интервью?

– Я завтра никуда не пойду, – говорю я, но с тем же успехом можно шептать на концерте Дрейка.

– Знаешь, черт тебя дери, это не совпадение, что нас пытаются запугать накануне того дня, когда Старр предстоит давать показания, – рычит папа. – Твоим дружкам это больше всего на руку.

– Ты не представляешь, как много полицейских хотят одной лишь справедливости, – вздыхает дядя Карлос. – Но, конечно, ты не поверишь. Классический Мэверик. Всякий коп для тебя – плохой коп.

– Завтра я никуда не пойду, – повторяю я.

– Да я не говорю, что все копы плохие, но я и не дурачок, чтобы верить, что все они ангелы. Черт, они уложили меня лицом вниз на тротуар. И за что? Просто потому что подвернулась такая возможность!

Тут встревает мама.

– Это могли быть и те, и другие, – замечает она. – И гадать, кто именно, нет смысла. Главное – завтра убедиться, что Старр в безопасности…

– Я сказала, что никуда не пойду! – кричу я.

И лишь теперь они меня слышат. Желудок сжимается.

– Да, может, стреляли и Короли, но вдруг это копы? – Я смотрю на папу и вспоминаю инцидент возле магазина. – Мне кажется, они тогда хотели тебя убить, – хрипло говорю я. – И все из-за меня.

Папа опускается передо мной на колени, кладет пистолет на пол у моих ног, а потом приподнимает мое лицо за подбородок.

– Первый пункт программы «Пантер». Произнеси его.

Мы с братьями вызубрили «Программу десяти пунктов» «Черных пантер», как другие дети учат клятву верности флагу[102].

– Мы хотим свободы, – говорю я. – Мы хотим иметь право самостоятельно определять судьбу чернокожих и угнетенных общин.

– Повтори еще раз.

– Мы хотим свободы. Мы хотим иметь право самостоятельно определять судьбу чернокожих и угнетенных общин.

– Седьмой пункт.

– Мы требуем немедленно положить конец жестокости полицейских, – произношу я, – несправедливым убийствам чернокожих граждан, других национальных меньшинств и угнетенных.

– Еще раз.

– Мы требуем немедленно положить конец жестокости полицейских, несправедливым убийствам чернокожих граждан, других национальных меньшинств и угнетенных.

– А что Брат Малкольм называл нашей целью?

К тринадцати годам мы с Сэвеном выучили все цитаты Малкольма Икс. Секани до этого еще не дорос.

– Полную свободу, справедливость и равноправие, – говорю я, – достигнутые любыми средствами.