Встречный ветер - [3]

— Мало еще знаем друг друга. Переписывались, а встречались редко. Она учится. Мне тоже хотелось бы поучиться, если разрешит командование.

— Я думал об этом. В академию хотите?

— Да. Но нужно основательно подготовиться. Кое-что уже позабыл.

— Ничего. Сейчас у вас уже есть опыт, так что старайтесь лучше организовать работу со своими заместителями. Вот и найдете время почитать учебники, вспомнить забытое. Решено послать вас к теплому морю, там и солнышко, и воздух другой, и девушки в пестреньких сарафанчиках… Только смотрите, голову не потеряйте, а то и студентку свою забудете.

Михаил вспомнил, что у него сегодня два свидания — одно с Наташей. О чем говорить? Как держать себя? Переписывались три года, а виделись два раза и то накоротке. Последние ее письма были какие-то рассудочные. Дважды она собиралась приехать к нему в летние каникулы, и вот приехала только теперь.

Другое свидание было назначено с другом юности. Подходя сегодня в управлении округа к дверям отдела кадров, Михаил столкнулся со старшим лейтенантом и от удивления застыл на месте. Высокий офицер с бледным продолговатым лицом, в потертом кителе, рассеянно взглянув, козырнул и хотел посторониться. Но Михаил, взмахнув руками, загородил ему дорогу.

— Петька! — обрадованно крикнул он, обхватив плечи старшего лейтенанта.

— Неужели ты? Молчун! — словно не веря своим глазам, с дрожью в голосе заговорил Петр.

— Я, Петя, я! Никакой ошибки. А ты чертушка! Ну какая, брат, встреча! — во всю силу обнимая товарища, выкрикивал Ромашков.

— Ты, медведь, полегче, кости сломаешь, — закряхтел Петр. — У тебя и руки-то, как железные.

— От радости! От больших чувств, друг мой!

— Вот уж не думал, что станешь военным, да еще пограничником, — когда улеглось возбуждение от неожиданной встречи, сказал Петр. — Гляди-ка! Капитан, и медаль успел получить.

— Завидуешь?

— Ну, что ты! Рад за тебя. Был дома, заходил к вам на квартиру, но никого не застал. Мама твоя в деревне гостила.

— Да все уже там изменилось. Маша теперь агрономом в колхозе работает, замужем. Мать внука нянчит, души в нем не чает. Ну, а ты как? Рассказывай!

— Да, что говорить! Биография пока еще очень коротенькая. После училища служил заместителем начальника заставы, — скупо и нехотя говорил Пыжиков.

— Сейчас-то откуда? — допытывался Михаил, чувствуя, что дружок его многое недоговаривает.

— Был на учебном пункте и тоже замом. Так случилось, что решил демобилизоваться, а мне вдруг взяли да и отказали.

— Вот как! — удивился Ромашков.

— Да, именно так.

— Ты, я вижу, чем-то недоволен.

— Всем. Понял, что все это не по мне.

— Да-а-а, — протянул Михаил. — У тебя, брат, какая-то сумятица в голове.

— Никакой сумятицы. Все логично и естественно, — сказал Петр, но, вспомнив последнее письмо друга, вспыхнул и замолчал. Потом, подумав, добавил: — У меня одно желание — уйти из армии.

— Ну, а дальше?

— Буду учиться. В институт поступлю. Мне ведь только двадцать три года, и я хочу быть ученым, а не…

— Что же получается? Окончил военное училище и впустую? Ты, Петр, коммунист?

— Комсомолец. А ты?

— Уже два года в партии.

— Хорошо, что мы встретились. Ты свободен вечером? — спросил Петр.

— Найду время. Приходи в гостиницу, обо всем потолкуем.

— Приду непременно.

Михаил дал свой адрес, и они расстались.

В гостинице вечером он поджидал своего друга.

…Петр, придерживаясь за гладкие перила, медленно поднимался по лестнице. На втором этаже он остановился и перевел дух. Пыжиков хотел этой встречи и в то же время боялся ее. Знал, что разговор для него будет нелегким. Зажатый под мышкой сверток с бутылкой вина, казалось, давил на сердце и заставлял его учащенно биться. Зачем вино-то купил? Затуманить мозги и облегчить трудное объяснение? Биография-то короткая, а жизнь-то шла зигзагами да с ущербинами. В Суворовском училище проказничал, грубил воспитателям, придерживался глупого принципа «свободного» товарищества. Один раз с шоферами водки напился, за что был строго наказан. Вот так и дожился, что решил уйти из армии.

Все, о чем думал Петр, поднимаясь по лестнице, он рассказал Михаилу. И много услышал от него жестоких слов. Ромашков ругал его откровенно и беспощадно.

…В небольшой комнате на пустой бутылке и стаканах то вспыхивал, то угасал последний луч солнца. Горячий разговор друзей начинал остывать. Петр, слушая Ромашкова, почти беспрерывно курил.

Михаил подошел к окну и открыл его настежь.

— Ты поменьше кури! — отойдя от окна, попросил Ромашков.

— От твоих слов не только закуришь, горстями начнешь махорку жевать, — с грустной усмешкой ответил Пыжиков.

— Говорю то, что думаю. Такой уж у меня характер.

Петр, склонившись к столу, смял над пепельницей папироску и, подняв голову, тихо спросил:

— По-твоему выходит, что я уже нравственный урод?

— Нет. Это гораздо сложнее, чем ты думаешь. Даже и не в том дело, что ты пил с шоферами водку, нарушал дисциплину. Конечно, это похуже, чем горстями махорку жевать. Можно пожевать ее и выплюнуть. Беда в том, что ты эту жвачку во рту держишь. Говоришь, что ты совершил этот поступок сознательно: чтобы тебя уволили из армии, что тебе все надоело…