Встречи с Индонезией - [44]

Кормление ребенка грудью при посторонних в этих местах — обычное явление, но женщин с обнаженной грудью я не видел. Пожилых женщин с неприкрытым торсом я встречал совсем неподалеку, в Соа. Может быть, климат Вангка более суров?

Мужчины здесь, как и повсюду, носят липы и рубашки, иногда что-то вроде курток или пиджаков, надетых вместо рубашек прямо на голое тело. Дети ходят в белых рубашках и голубых брюках, девочки — в юбках; саронги они надевают только утром и вечером.

Украшений женщины носят сравнительно мало. Изредка попадаются серьги типа палуенских или английские булавки в ушах. Вечером наблюдаю за девушками, как они плещутся в «умывальне» — под струей воды, которая поступает по специальным трубам от источника.

Я познакомился с молоденькой девушкой-хохотушкой. Дал ей прозвище Смешинка, которое быстро привилось. Зовут же ее Сиси, или Цецилия. Сиси окончила местную школу и хочет продолжить учебу в Энде. Учится она самозабвенно, понимая, что образование — единственное средство спастись от нужды. Скорее всего она будет медсестрой, то есть вполне самостоятельным человеком. Родственники же, мечтающие получить за нее белис, остались бы ни с чем, поэтому они не в восторге от ее учебы и подозревают миссионеров, которые помогают ей учиться, в том, что те хотят выучить девушку, выдать ее замуж, а белис взять себе.

Одна из наиболее интересных моих вылазок в горы связана с поисками следов «дикого человека» (оранг пендека). Когда я впервые заговорил на эту тему, мои собеседники оживились:

— Да, да, конечно, есть… Это люди маленького роста — метр, от силы полтора, но они не обезьяны. Живут в горах, питаются лесными плодами.

О том, что оранг пендек обитают в горах, говорят весьма уверенно, но встречаются ли они вообще на Флоресе, никто толком не знает.

В этих рассказах легенды смешиваются с данными археологических раскопок. Голландский археолог ван Верхаувен обнаружил здесь наскальные рисунки, которые, по мнению моих собеседников, подтверждают факт существования оранг пендека.

На следующий же день после разговоров о диком человеке договариваюсь со Стефанусом идти смотреть рисунки. Выходим рано утром и направляемся по тропе, которая изрядно заплевана бетелем — видно, что по ней часто гуляют. Доходим до. каменного вала — когда-то это было укрепление типа баррикады, которое жители Вангки использовали во время войн. Оружием служили копья, луки, паранги. Воевали против Соа, Баджавы, Мангараи. Войн с португальцами или голландцами не вели. Когда пришли, белые завоеватели, раджа сдался без борьбы.

Переходим вал, продираемся сквозь кусты и оказываемся у подножия отвесной скалы. Действительно, на скале видны какие-то примитивные рисунки — будто дети рисовали солнце. Стефанус с гордостью указывает мне на рисунки, но на меня они не производят сильного впечатления. Хотя, я думаю, они представляют большой научный интерес, коль скоро такой крупный археолог, как Верхаувен, пришел от них в восторг. К сожалению, он допустил оплошность: вместо того чтобы самому все измерить и скопировать, поручил это семинаристу из Маталоко. В итоге росписей на скале стало больше: лихой семинарист прибавил к оригинальным рисункам свои, а кроме того, нацарапал множество черточек, которыми отмечал выполненную работу. Хорошо хоть Стефанус может отличить одни рисунки от других.

Говорят, что с этих скал в ясные дни просматривается Палуе. Сегодня ничего не видно: пасмурно, туман. Возвращаемся по каменистой тропе. На небольшой, усыпанной крупными камнями поляне обнаруживаем несколько гробниц. Когда-то здесь был кампунг, который из-за близости к пограничной зоне перенесли в другое место. Отсюда недалеко и до прежнего места жертвоприношений. Едва заметная тропинка приводит к заросшей кустарниками и окруженной камнями поляне с грудой камней посередине. Это и есть жертвенник. Стефанус преспокойно отдыхает, сидя на камне, а я рыскаю по холму, словно гончая. Здесь, несомненно, был такой же культовый объект, как темпат кербау на Палуе.

По возвращении заходим в дом Стефануса, а потом отправляемся к здешнему жертвеннику. На том месте, где связывают кербау, стоит столб, увенчанный крестом (!). Перед одним из домов торчит бамбуковый шест. На нем — череп кербау, а вообще черепа не хранят, их выбрасывают. Когда было последнее жертвоприношение, никто точно не помнит — много лет назад.

После обеда еду осматривать Вангку. Направляюсь в ту сторону, откуда доносится бой барабана. Так вот оно что: здесь продолжается вчерашняя свадьба. Меня сердечно приветствуют, охотно вступают в разговор, предлагают бетель, от которого я, естественно, отказываюсь. Настаивают — это так приятно и так полезно! Говорю, что не хочется привыкать, потому что в моей стране сири нет. Неужели нет? Бедные, бедные поляки!

Вернувшись в миссию, беседую с ксендзом Осецким. Он сказал, что на его памяти здесь было одно жертвоприношение, которое состоялось года два назад в соседней деревне Кеджа. Его организовал некий богач, язычник, член довольно большой группы местных язычников. Однако власти не поддержали идею устраивать жертвоприношения, отчасти из экономических соображений, а отчасти оттого, что ошалевшая толпа убивает животных невероятно жестоким способом: их связывают и секут парангами.