Встречи - [68]

В гости к старому своему приятелю отправляюсь я всегда по тропинке, что протоптана им от деревни до города в чистом стройном сосняке. По тропинке этой Дмитрий Блюмов проходит от дома до завода трижды в день туда и обратно. В общей сложности набегает у него за день около десяти лесных километров. В иной день, правда, когда работы на заводе много — печь обжигательная забарахлила или котельная, Дмитрий на обед в деревню не ходит, перекусывает в заводской столовой. Он очень дорожит лесными часами дороги, когда может побыть наедине с собой, наедине с природой. Здесь каждое дерево, каждый куст можжевельника тронуты его палитрой. Вот сосны:

Отличаются сосны внешностью,

Есть у каждой свой взгляд и поза, —

Та согнулась с лихой поспешностью,

Эта смотрит на мир с угрозой.

Я медленно бреду по тропинке. Терпко пахнет хвоей, дышится легко, свободно, и, наверное, от избытка озона меня охватывает ожидающе-радостное и чуть тревожное настроение, как бывало когда-то в детстве. Из-за поворота вылетел развеселившийся ветерок, упруго толкнул в лицо парной теплынью, но вдруг остановился, сник, растаял. Потом вновь встрепенулся, ожил, стал крепнуть.

Солнце, словно через вату,

Землю мутно освещает,

Ветер черную заплату

Горизонту подшивает.

Петляет, петляет тропинка по лесу печника Блюмова. Здесь все его, повсюду он.

Меня почему-то всегда волнуют, тревожат стихи Дмитрия Блюмова о природе. Настояны они на любви к родной земле, на детски чистой, солнечной душе, чуждой всякой фальши.

Этот лес по-особому русский;

Ель, береза, осина, сосна —

Непридуманное искусство,

Неразгаданная старина.

Мишура, суета и мода

В этой области не живут.

Величайший ваятель — Природа

Днем и ночью работает тут.

Тропинка вытекает из леса и круто падает вниз, к ручью. За ручьем деревня Заклинье. Еще дальше — совхозные поля, ферма, ремонтные мастерские и голые пятиэтажные здания центральной усадьбы совхоза «Лужский». Дом Дмитрия Блюмова сейчас в самом центре деревни. Дом размашистый, с пристройками, садом, но небогатый. На задворках возле бани — старый тополь в кругу молодых сосенок.

Вот мы и у дома Дмитрия Блюмова. В этом доме — как в лесу: легко, свежо дышится, покойно и шумно от детского гомона.

Мягко крушится клубок,

Вяжет бабушка чулок.

На гитаре брат играет,

Ноту к ноте подбирает.

Мама стряпает обед,

Мелет мясо для котлет.

Папа сунул нос в газету —

Путешествует по свету…

Детство самого Дмитрия Блюмова оборвалось летом 1941 года. Больного, ослабевшего, его с сестренкой вывезли из блокадного Ленинграда по льду Ладожского озера на Большую землю.

Детство, дети… Дети Дмитрия Блюмова уже выросли, окрепли, ребята отслужили в армии и вернулись домой. Все женились и повыходили замуж, народили детей. Старший сын Юрий работает трактористом в «Сельхозтехнике», депутат нашего городского Совета. Павел — на химическом заводе работает, Тамара — швея на трикотажной фабрике, Галя — на почте телеграфисткой, а младшая, Марина, на деревообрабатывающем комбинате работает. На том самом комбинате, от которого надомничала в детстве, половые швабры вязала. Только теперь Марина не швабры вяжет, а изготовляет знаменитые лужские деревянные игрушки, которые не раз завоевывали призы на международных выставках. В детстве Марину не баловали игрушками, но отец посвятил ей немало своих стихов, она была неизменная спутница Дмитрия в его лесных походах.

В жизни и творчестве Дмитрия Блюмова дети занимают центральное место. Его стихотворный цикл «Мои дети» — самый богатый. Вот одно стихотворение из этого цикла:

Сын уроки садится делать,

В руки книжку берет обстоятельно.

Его носик, уже загорелый,

Вдруг наморщится обязательно.

Он свой пальчик за строчками тянет,

Как по рельсам состав тяжелый,

Он на каждой точке станет.

Как на станции незнакомой.

А вот и сам хозяин спешит мне навстречу. Немолодой уже, сутулиться начал. Лицо в морщинах, неприметное, и серые глаза словно выцвели, посветлели. Печи по деревням Дмитрий Блюмов уже не кладет. Нужды в этом нет, в доме достаток.

Мы уединяемся с хозяином дома в небольшой комнате. «Кабинет», — шутливо зовет Дмитрий эту клетушку. Добрую половину ее занимает стол, собственноручно сколоченный хозяином. Стол завален книгами. В основном — стихи. Отдельной стопкой — его любимые. Эти Дмитрий читает почти ежедневно, как бы ни устал. Поэты разные. Здесь Дмитрий Кедрин и Расул Гамзатов, Петрусь Бровка и Евгений Евтушенко, Вадим Шефнер и Глеб Горбовский, и два вологодских поэта, творчество которых особенно близко и понятно Блюмову, — Ольга Фокина и Николай Рубцов. На окне, обернутые белой бумагой, три томика — святыни Блюмова: Пушкин, Есенин, Блок.

Я иногда приношу Дмитрию небольшие книжки новых стихов, которые оставляет для него в книжном магазине моя знакомая продавщица. Дмитрий берет их в руки и, не глядя на название книги и фамилию автора, начинает читать стихи вслух. Оценку стихам и автору он дает всегда разную, порой жесткую. «Мастер», «Ремесленник», «Умеет делать деньги», «Этот растолкается», «Этого, бы к нам на завод, на обжиг тиглей, а то жизнью не пахнет». Но вот Дмитрий, прочитав понравившийся ему стих еще и еще раз, понижает голос и произносит благоговейно: «Поэзия. Поэт». И только после этого смотрит название книги и фамилию автора.