Встречи - [5]

Говорил, призывал, а самому было стыдно. Вернее оказать, обидно за Лиду и за себя, что не сумел удержать… Потому и не поехал на свадьбу.

В первый же приезд Лиды домой с молодым мужем Юлиан с огорчением еще раз убедился: нет, не заманить теперь дочку в деревню, хотя бы из-за мужа. Уж больно он городской. В деревне люди загорелые круглый год, а этот весь — и телом, и лицом одинаково белый, сразу видно, что мало бывает на вольном воздухе. Юлиан принял гостей достойно, но они чувствовали какую-то натянутость. И уехали. Долго не приезжали. И вот только нынче появились вновь, для того, видно, чтобы показать Юлиану первого, уже большого, внука Кольку. Приехали гости из Талого Ключа, райцентра, на попутной грузовой машине. Пока выгружали чемоданы, из кабины выпрыгнул на травку мальчик — белоголовый, худощавый, в синем шерстяном костюмчике. Он подошел к Юлиану, пристально поглядел на него снизу вверх, обтер ладошку о штанину и оказал, протягивая руку:

— Здорово, дед!

Лида ужаснулась:

— Коля! Как ты с дедушкой здороваешься? Кто тебя так научил?

Колька нахмурил бровки:

— Папа. Он сказал, что в деревне мужики так здороваются.

Юлиан посмеялся над внуком, но позднее ощутил горький осадок: сызмальства приучают относиться к деревне свысока.

После застолья Юлиан вышел на крылечко покурить (некурящий зять, Николай, остался в избе разговаривать с женщинами). Выбежал на улицу и Колька. Погода как по заказу: жарит солнце, воздух неподвижен — зорятся хлеба. Сегодня Юлиан, как бывает в минуты какого-то особенного благодушия, курил лениво-нехотя, больше балуясь дымком, чем утоляя привычку. Он складывал губы дудочкой, выпускал дым медленной струей и посматривал на Кольку. «Велик ли шкет, а поди ж ты, как отличается от наших деревенских, — думал Юлиан. — И костюмчик поаккуратнее висит на нем, и уверенней в обстановке ориентируется. Привези-ка вон Игорька, сынка Трушковых, в город — растеряется, неделю рот от удивления не закроет…»

Колька нашел под липой старую шестеренку от комбайна и теперь, фырча, водил ее по песку, любуясь зубчатым следом.

— Ты, поди, и считать умеешь? — с полным доверием спросил Юлиан внука.

Колька перестал фырчать, удивленно вскинул белесые, едва заметные бровки:

— Считать? А как же иначе!..

И опять зафырчал, подражая работе мотора, шестерней оставляя рисунок на песке.

«Ишь ты!» — приятно удивился Юлиан. И задал, как ему казалось, пример посложнее:

— А сколько будет, если к семи прибавить шесть?

Колька (вот культурный, чертенок!) опять оторвался от игры и серьезно ответил:

— У нас так не говорят — «прибавить». А семь плюс шесть равно, — он стал загибать пальчики. — Равно… м-м… семь плюс семь равно четырнадцати… значит, равно тринадцати. А вообще, дедушка, ты бы дал какую работу, я хочу играть в субботник.

«Вот те на!» — дед поперхнулся дымом.

— Это как же?

— Очень просто. Наши ребята из подготовительной все играют. Ну, что-нибудь делать надо: деревья сажать, на дворе подметать.

Юлиан был ошеломлен. «Вишь ты, какое дело! Живем-живем и как-то не все замечаем вокруг. Мы-то играли в Чапаева, в красных и белых…»

— Счас, счас… — заторопился Юлиан, не по годам шустро исчез в сенках, вынес метлу. — Покамест деревья сажать рано, дак ты подмети-ко вон у лестницы. Бабка твоя не шибко расторопная стала — сена накрошила…

На крыльцо вышла Лида. Юлиан поглядел на нее и кивнул в сторону внука:

— Вишь-ко, в субботник играет!

Лида похвасталась:

— Это у них воспитательница придумала. А Колька у нас развитой, на лету все схватывает. Книжки уже читает…

…Скор летний рассвет. Вот уж и солнце заскользило по верхушкам старых высоких лип под окном Юлиановой избы. Жена Анюта проснулась, зашлепала босыми пятками по крашеному полу. Юлиан прервал мысли о внуке и вышел на кухню. Анюта, позевывая громко и протяжно, принялась растапливать печь.

— Обед с собой возьмешь или кормить будут? Директор на собрании говорил про обеды чего или нет?

— Говорил. И жить будем в вагончике.

— Всю уборку или как?

— В баню поспеет — привезут.

Нынешняя страда для комбайнера Юлиана Маричева началась обыкновенно. Так же в конце лета запахло в Приошланье спелым хлебом, по вечерам на северном небосклоне зарницы устраивали для деревенских ребятишек бесплатные зрелища; обильные росы серебрили отаву. Словом, природа совершала извечный свой круг, и все было так, как в начале жатвы в пятидесятых годах, в шестидесятых. Все эти жатвы отличались для Юлиана лишь тем, что одна из них была жаркой и сухой, в другую выпадало больше дождей. Да еще памятными были те, когда получал комбайн новой марки.

Так думалось Юлиану за завтраком. Он ел без спешки, основательно. Первый день — кто его знает, каким еще будет. Одно, может, руководители забыли, другое упустили.

Да, начиналась жатва вроде бы обыкновенно. Так же и раньше было: накануне — собрание, брали обязательства — кто сколько намолотит, окончательно оговаривали оплату. Только шибче ноне пошумели. Из-за комбайна новой марки — «Нивы». Каждый в бригаде, наверное, хотел бы поработать на «новье», но, как говорится, и хочется, и колется. Как еще пойдет эта «Нива», испытанный, обкатанный СК-4 — надежнее. Директор вначале побоялся отдать «Ниву» и молодым, и старикам. Метил Петру Рогожникову. А тот, похоже для форсу, уперся. Надо, дескать, опытным (кивнул в сторону Юлиана) отдать, заслужили. Директор промолчал, и это задело Юлиана за живое. Но вскоре он подавил в себе обиду — грамотешки мало, а техника серьезная, вон на СК-4, и то не сразу получилось. А что касаемо Рогожникова, так не из уважения к старикам он уперся, а, видать, из-за боязни: до начала уборки оставалась неделя, а новый комбайн еще не собран. Обкатывать придется прямо в поле. Кто знает, как пойдет.