Встречи господина де Брео - [36]

Жан Гильбер, горбун, с факелом в руке стоял перед гробом, на который Жак Рагуар поставил ногу, Чтобы взломать гробовую крышку, он воткнул туда острие алебарды, входившей в состав костюма Гнева для Клода Лардуа. Рагуар пользовался им как ломом. Время от времени он пыхтел от усилия. Горбун пальцем указывал ему, в каком месте следует нажать, то поднимая, то опуская факел, от которого по земле шевелились страшные тени. Негодяи, надеясь, что на герцогине, без сомнения, надеты какие-нибудь драгоценности, задумали украсть перстни и подвески, которые, по их мнению, не могли не украшать столь именитую покойницу, и, чтобы вырвать их от могилы, не остановились перед отвратительным предприятием. При виде этой кощунственной работы я почувствовал омерзение. Я хотел позвать на помощь, но ни звука не вышло у меня из горла, и я остался недвижно, без сил, без слов.

Они продолжали свое гнусное занятие. Доски трещали от нажимов. Я отчетливо видел каждое их движение. Мало-помалу крышка начала поддаваться. Я онемел от ужаса и едва дышал от любопытства. Та, которою я так часто восхищался в ее нарядах, которую я видел полуобнаженной в ту ужасную ночь, одна мысль о которой приводила меня в трепет, та, останки которой я сопровождал до этого места в постыдном маскарадном костюме, она, сударь, готова была предстать предо мною в последний раз в погребальном убранстве. От этой мысли, сударь, холод проникал до мозга костей.

Вдруг крышка отскочила, и Рагуар упал навзничь. Жан Гильбер бросился вперед; высоко подняв факел одной рукою, другою он стал шарить в открытом гробу; я видел, как двигалась его длинная рука. Горб придавал ему вид паука, чудовищного и свирепого. Рагуар тоже наклонился над гробом и вытягивал оттуда что-то вроде золотой кудели, навив на кулак; это он тянул волосы герцогини.

Я хотел накинуться на негодяев и споткнулся о большой камень. Не помню как, я бросил его под ноги Жану Гильберу, который выпустил факел из рук. Рагуар глухо крикнул. Я слышал их дыхание. Они пробежали мимо, не заметив меня, и скрылись в ночном мраке. Факел на земле трещал, угасая.

Мои руки так дрожали, что я едва мог схватить его. Медленно я приблизился. Герцогиня лежала в гробу, покрытая таким тонким саваном, что все формы ее тела были заметны. Смерть не лишила ее гибкости. Она лежала на боку; я не видел ее лица, а только распущенные пышные косы, которые, казалось, тянулись ко мне, хотели обвиться вокруг рук, колен, окружить меня бесчисленными извивами. Они росли и приближались. Они были из золота, из пламени… Привлекали, как клад, сияли, как костер…

Догоревший факел обжег меня, я тоже его бросил; золотые косы угасли.

Я отскочил. Как добрался я до конюшни, где стояли лошади, сам не знаю. Когда я пришел в себя, я уже несся по полю, уцепившись за гриву лошади. Край неба белел от зари. Топот копыт раздавался у меня в ушах. Я был не бог весть каким наездником, так что нужно приписать чуду, что я так долго продержался на лошади. Она метнулась в сторону, и я свалился. Головой я стукнулся о пень, и только много часов спустя люди графа де Рагьера подобрали меня и, давши подкрепительной настойки, отвели к своему господину, думая его позабавить странной личностью, размалеванной, как скоморох, и одетой, как карточный король.

ГЛАВА ШЕСТАЯ ЧТО Г-Н ЭРБУ, ПАРТИЗАН, ДОБАВИЛ К ПОВЕСТИ, РАССКАЗАННОЙ Г-НУ ДЕ БРЕО

Г-н Эрбу перестал говорить. Г-н де Брео тоже пребывал в задумчивости и молча осматривался. Все вокруг достаточно ясно говорило, какой путь г-н Эрбу совершил с того утра, когда люди графа де Рагьера подобрали его на дороге в костюме греха. Г-н де Брео вывел заключение, что никогда не нужно отчаиваться, так как у судьбы есть свои пути, которыми она ведет нас к желанной для нее, часто нам самим неожиданной цели. Благодаря удивительному капризу рока, и г-н Эрбу, начавший свое существование в лачуге бедного обойщика, оканчивал его в доме, украшенном драгоценнейшей обстановкой среди всех ухищрений роскоши и наслаждений. Г-н Эрбу был богат и, без сомнения, был счастлив. Мог ли он спустя столько времени испытывать настоящее волнение от приключения ранней юности, только что рассказанного г-ну де Брео? А между тем, последний в течение рассказа не раз замечал у г-на Эрбу признаки взволнованности, как будто память об этой истории была совсем свежей и горячей.

Г-н де Брео раздумывал об этом, как вдруг г-н Эрбу прервал эти размышления довольно неожиданно.

— Вы задаете себе вопрос — я уверен в этом, — как мог я так живо вспомнить эту историю, когда после нее было столько всевозможных приключений? Действительно, воспоминание об этом обладает удивительной живучестью, которая должна была бы утратиться во время длинного, исполненного превратностей, пути, совершенного мной с той минуты до настоящего времени. Деньги трудней приобретаются, чем слава. Искусство разбогатеть не легко, сударь, и я очень рано узнал лишения, налагаемые необходимостью на тех, которые ничего не имеют и ничего собою не представляют. К числу их я отнесу то, что мне пришлось поступить в услужение к графу де Рагьеру, потому что свой карточный костюм я сменил на ливрею, которая, нужно признаться; была как бы первым указанием судьбы. Из такого положения не выберешься, сложив руки, и вы можете себе представить, чему мне пришлось подвергаться и что предпринимать, чтобы добиться известного вам чуда. Не будет хвастовством сказать, что тут требуется не только удача, но и смелость и известная способность. Как угодно представляйте себе этот подъем по лестнице без ступеней. Удался ли бы он мне без помощи тайной силы? Эта сила пришла ко мне как раз из только что рассказанной истории.