Встреча [= Свидание] - [13]

Шрифт
Интервал

Но в эту самую секунду снова раздается голос Джинн. Теперь она очень странно говорит: с середины фразы, никак не связывая предыдущего высказывания с последующим. Не произносится ничего, что могло бы оправдать паузу, а интонация такая, будто речь и не прерывалась вовсе.

— … и вы не вызовите подозрений…

Начисто забыв о предосторожности (и о выполнении предписаний, вдруг ставших невыносимыми), скрючив шею и задрав подбородок, я поворачиваю голову, и середина сцены попадает в поле моего зрения.

Мне не удается сразу понять, что происходит. Но вскоре я вынужден констатировать, что стол-то для докладчика есть, а за ним — никого! Джинн нет ни на сцене, ни в зале.

Ее выступление, неизвестно где и когда записанное, транслируется через обычный динамик. Его видно со всех сторон, он, можно сказать, нагло стоит на столе. Наверное, он замолк из-за какой-нибудь технической неполадки: рабочий проверял провода, а потом опять их подсоединил…

Обаяние юного чувственного голоса мгновенно исчезло. Вторая часть записи столь же хорошего качества; в словах та же непритязательная американская мелодия; магнитофон усердно воспроизводит ее напев и звучание вплоть до самых незначительных модуляций…

Как только исчезла иллюзия физического присутствия, сразу оборвались и видимые связи с этой, еще минуту назад невыразимо сладкой для моего слуха музыкой. Из-за раскрывшегося обмана пропало волшебное действие речи, тотчас потускневшей и застывшей: на магнитофонной пленке она стала бесцветной и бездушной, как объявления о вылетах из аэропорта. Ну и ладно, теперь мне ничто не мешает вслушиваться в каждую фразу и докапываться до ее смысла.

Безликий голос разъясняет нашу роль и предстоящие обязанности. Однако, опуская подробности и в общих чертах. Он распространяется больше о преследуемых целях, чем о методах:

— На данный момент, — повторяет голос, — представляется целесообразным сообщить лишь самое необходимое.

Как уже было сказано, начало доклада я прослушал. Но, на мой взгляд, суть все-таки уловил: во всяком случае, то, что я слышу сейчас, позволяет мне сделать некоторые выводы, поскольку никаких явных неясностей не наблюдается (за исключением невнятностей, намеренно оставленных докладчицей).

Судя по ее словам, получается, что и я, и мои соседи оказались завербованы в международную организацию по борьбе против диктатуры машин. Газетное объявление, закончившееся (после краткой переписки с почтовым ящиком) встречей с Джинн в заброшенной мастерской, уже давно дало повод для подобных догадок. Правда, я точно не соизмерил последствия употребленного выражения «ради раскрепощенной жизни, свободной от господства машин».

На самом деле идеология организации достаточно проста, на первый взгляд, даже примитивна: «Пора освободиться от машин, так как именно они нас угнетают. Человек полагает, что машины работают на него. А получается, он — на них. Машины нами управляют, а мы им подчиняемся.

Прежде всего диктатура машин повинна в разделении труда на мельчайшие бессмысленные операции. Станок требует от рабочего выполнения одного-единственного движения, повторяемого с утра до вечера и до самой смерти. Следовательно, раздробление любой ручной работы неизбежно. Затем оно становится правилом для всех отраслей человеческой деятельности.

Таким образом, отдаленный результат нашей работы (произведенная вещь, оказанная услуга или продукт умственного труда) нам совершенно недоступен. О том, как будет в целом выглядеть данный объект и как его будут использовать, рабочему известно только теоретически и весьма приблизительно. Рабочий не несет никакой ответственности и ни за что не испытывает гордости. Он — лишь ничтожное звено в огромной производственной цепочке; все, что в его силах — это изменить конфигурацию отдельной детали, какого-то механизма, самих по себе ничего не значащих.

Никто ни в одной области уже не производит ничего законченного. Даже человеческое сознание раздроблено по крупицам. Уясните себе как следует: капитализм и советская бюрократия — порождение того, что мы очутились в кабале у машин, а никак не наоборот. Атомная бомба была создана из-за расщепления на атомы всей Вселенной.

Тем не менее, в начале века уцелевший правящий класс еще сохранял способность принимать решения. Сейчас мыслящая машина — иными словами компьютер — лишила нас и ее. Мы всего-навсего рабы, работающие на собственное разрушение, на потребу — и к вящей славе — всемогущего бога механики».

О конкретных средствах убеждения широких масс Джинн не распространяется. Она говорит о «мирном терроризме», «театральных действах», которые мы должны устраивать в толпе, в метро, в общественных местах, в конторах и на заводах…

И все-таки кое-что в этих красивых фразах мне претит; а именно, участь, уготованная нам, — покорных исполнителей программы; наша роль совершенно не сходится со стоящими перед организацией целями. По крайней мере до сего момента, мы никакого отношения к этой программе не имели. Напротив, с нами обращались бесцеремонно, попирая нашу свободную волю, а теперь еще и уведомляют, что нам разрешено знать только часть от целого. Стремясь якобы просветить умы, нам мешают правильно оценивать происходящее. И в довершение всего — с нами говорит, нас убеждает, нами руководит машина…


Еще от автора Ален Роб-Грийе
Соглядатай

Раннее творчество Алена Роб-Грийе (род. в 1922 г.) перевернуло привычные представления о жанре романа и положило начало «новому роману» – одному из самых революционных явлений в мировой литературе XX века. В книгу вошли три произведения писателя: «Ластики» (1953), «Соглядатай» (1955) и «Ревность» (1957).Роб-Грийе любит играть на читательских стереотипах, пародируя классические жанровые стандарты. Несмотря на обилие прямых и косвенных улик, которые как будто свидетельствуют о том, что герой романа, Матиас, действительно совершил убийство Жаклин Ледюк, преступник странным образом избегает изобличения.


Ревность

Раннее творчество Алена Роб-Грийе (род. в 1922 г.) перевернуло привычные представления о жанре романа и положило начало «новому роману» – одному из самых революционных явлений в мировой литературе XX века.Роб-Грийе любит играть на читательских стереотипах, пародируя классические жанровые стандарты. В «Ревности» автор старательно эксплуатирует традиционную схему адюльтера, но не все так просто как может показаться… Тем более что французское название романа «La Jalousie» имеет двойное значение: с одной стороны – «ревность», а с другой – «жалюзи», занавеска, через которую очень удобно подсматривать, оставаясь при этом невидимым…


В лабиринте

Лидер «нового романа» Ален Роб-Грийе известен также своими работами в кино. Он написал сценарий знаменитого фильма «Прошлым летом в Мариенбаде» и поставил как режиссер «Трансъевропейский экспресс», «Человек, который лжет», «Рай и после», «Игра с огнем» идругие фильмы. Литература и кино в творчестве Роб – Грийе словно переходят друг в друга: в своих романах он использовал элементы кинематографического мышления, а его кино является продолжением литературных экспериментов.


Ластики

Раннее творчество Алена Роб-Грийе (род. в 1922 г.) перевернуло привычные представления о жанре романа и положило начало «новому роману» – одному из самых революционных явлений в мировой литературе XX века. В книгу вошли три произведения писателя: «Ластики» (1953), «Соглядатай» (1955) и «Ревность» (1957).В «Ластиках» мы как будто имеем дело с детективом, где все на своих местах: убийство, расследование, сыщик, который идет по следу преступника, свидетели, вещественные доказательства однако эти элементы почему-то никак не складываются…


Повторение

1949 год. Специальный агент французской секретной службы Анри Робен направляется в Берлин с таинственной миссией: наблюдать за убийством, которое должно произойти на одной из площадей полуразрушенного города. На вокзале он мельком видит своего двойника. В истории, которую рассказывает Робен, появляется все больше странных деталей, и на помощь приходит безымянный следователь, корректирующий его показания.Роман-лабиринт знаменитого французского писателя Алена Роб-Грийе – прихотливая игра, полная фальшивых коридоров и обманов зрения.


Резинки

Роман «Резинки», написанный в 1953 г. — одно из первых сочинений французского писателя Алена Роб-Грийе (род. 1922), считающееся ныне классическим образцом так называемого «нового романа», призванного в свое время преодолеть традиционное назначение литературы. Прикрываясь весьма занимательной детективной интригой, воссоздавая структуру детективного романа, писатель ставит и решает здесь множество творческих задач — от созидания «поэтики взгляда» до развенчания «Эдипова комплекса».


Рекомендуем почитать
Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».