- Спасибо,- натянуто рассмеялась мама.
- Настанет момент, когда искусство позовет тебя непреодолимо. Не будет ли поздно? Еще потерять год...
- Экспедиция рассчитана на два года,- невозмутимо заметил отец.
- О! - Бабушка не могла больше есть и ушла в свою комнату.
Я невольно подумал, что отец мог сказать это и после обеда, чтобы дать нам всем спокойно поесть. Я тоже здорово расстроился. Мне было жаль расставаться с родителями на целых два года. Единственное утешение, что меня никто не будет муштровать. Снова буду спать в теплой комнате, делать что захочу.
Отец словно прочитал мои мысли.
- Тебе не хочется расставаться с мамой? - спросил он, с любопытством разглядывая меня.
- Еще бы! На целых два года... с вами обоими не хочется расставаться.
- Так за чем дело стало? Саша Черский как раз в твоем возрасте принял участие в экспедиции отца. А когда сам Черский умер, Саша фактически довел экспедицию до конца. Мать была убита горем, больна, проводники-якуты неграмотны.
Я еще не понял папу, но сердце тревожно заколотилось, щекам вдруг стало холодно. Должно быть, я сильно побледнел.
- Можешь ехать с нами,- сказал отец,- если ты только... не трусишка и не слизняк.
- Я?
- Да, ты... Учти, что редкому мальчишке твоего возраста выпадает такой шанс. Но понадобятся мужество, выносливость и многие другие качества. Одно дело читать Джека Лондона, другое дело - самому встретиться с Севером с глазу на глаз.
У меня, что называется, голова пошла кругом. Мама как-то странно смотрела на меня: не то грустно, не то довольно.
- На два года... А как же школа? - воскликнул я. Отец усмехнулся.
- Ты с мамой вылетишь самолетом сразу по окончании занятий. Приналяг пока, чтобы закончить отлично шестой класс. А за седьмой мы тебя подготовим - потом сдашь экстерном. Я уже переговорил с директором школы.
- А бабушка? Разве можно ее оставить одну?
- Мы не оставим ее одну,- пояснила мама.- Пригласим к ней кого-нибудь на эти два года.
- Но каково ей будет расстаться еще и со мной?
- Если так рассуждать, то никто не поехал бы на целину. Не были бы выстроены Комсомольск-на-Амуре, Магнитка, Братск. У каждого почти есть бабушки и тетушки! - сурово и язвительно отчитал меня отец.
Он встал из-за стола и, выпрямившись, смотрел на меня с высоты своего огромного роста. Каким маленьким и тщедушным почувствовал я себя!
- Может быть, ты боишься? - в упор спросил отец. Серые глаза его сверкнули, как лед на солнце.
- Я не трус! - закричал я хрипло, горло перехватило. Сердце застучало, как будто я пробежал дистанцию на тысячу метров. О, как я боялся этого Севера, моих ночных кошмаров, которые грозили стать явью!..
- Это хорошо, что ты не трус! - хладнокровно произнес отец и, повернувшись по-военному, ушел к себе в кабинет.
Мама быстро наклонилась ко мне и прижалась щекой к моей щеке:
- Коленька, разве ты не хочешь ехать со мной в экспедицию? Самым тяжелым все эти годы было расставаться с тобой...
- Правда, мама? - обрадовался я.
- Я так рада, что мы будем вместе! А за бабушку не беспокойся что-нибудь придумаем. Екатерина Алексеевна выходит как раз на пенсию и будет рада пожить два года на всем готовом, да еще вместе с закадычной подругой... Коленька!
- Что, мама?
- А Севера ты не бойся. Не так страшен черт, как его малюют. Понимаешь? Север, Коленька, прекрасен!.. Ну, ты увидишь... А сейчас я пойду подготовлю бабушку. Посуду уберу потом.
Посуду, как всегда, убрала бабушка... когда немного опомнилась от "известия". Мне было так жаль бабушку, что просто сердце щемило. И я совсем не верил, что Север прекрасен.
Я прошел в свою угловую комнату, там было холодно, как в погребе. Я с треском захлопнул окно. Сколько можно меня закалять? Еще намерзнусь. Тщательно заперев раму, я сел возле батареи.
Я понял, что такое предложение - принять участие в полярной экспедиции на таинственное плато - осчастливило бы добрую половину нашей школы, любой школы! Во второй, недоброй половине, очевидно, были бы девчонки, трусы и больные, вроде Валерки, у которого костный туберкулез и он вечно хныкает, что не сможет быть моряком, летчиком или полярным исследователем. Если бы наши ребята узнали про мои мучения, как бы они презирали меня... Я чувствовал себя бесконечно униженным. Страдания мои были такого сорта, что в них было совестно признаться.
Может, я действительно трус? В школе меня никто не считал трусом. Я мог дать сдачи любому задире, даже старшекласснику. Обученный отцом лазить по веревке, я однажды притащил веревку в класс и, к великому восхищению ребят, привязал ее в большую перемену к парте и спустился с пятого этажа на тротуар. Было много разговоров по этому поводу. Меня вызывали в учительскую и хотели закатить тройку в четверти за поведение. Отстоял наш физик Иван Иванович. Нажаловались папе, но тот только расхохотался. Он-то был доволен плодами своих рук.
Так вот, не боялся же я спуститься по веревке с пятого этажа? Неужели я боюсь сейчас? Просто я не люблю Север. Не люблю физкультуру. И чего они пристали к бедному парню? Несчастье какое-то!..
Бабушка собирала меня в экспедицию с таким убитым видом, что я невольно подумал: "А вдруг она умрет за эти два года? Столько расстройства!" Я еле удержал слезы. Я знал, что она ненавидит моего отца, и вполне понимал ее. Но я-то не мог его ненавидеть, он был мой отец!
