Встреча с чудом - [44]

И Славка и Ася не раз принимались плакать и тут же смеялись друг над другом.

Дальше мать сообщала, что отец, читая их письма, хмуро молчит и нельзя понять: смирился он с их побегом или еще нет? Только один раз он буркнул в усы:

«Ничего у них не получится. Не видать им моря как своих ушей. Покатаются, покатаются по государству, да и вернутся. Они думают, что жизнь — это хиханьки да хаханьки. Ничего, говорит, еще узнают, почем фунт лиха, еще полезут под крыло родительское!»

Ася вытерла слезы, лицо ее посуровело.

— Ты понимаешь, что он говорит? Да я скорее в лепешку разобьюсь, чем опозорюсь перед ним.

— Да ведь и над ним соседи смеяться будут: вернулись, мол, твои морячки сухопутные ни с чем!

— Вот я и говорю, нам хода нет назад, только вперед. За дело, Славка!

До поздней ночи они штопали, укладывались, гладили и вспоминали родной дом.

А птицы неслись и кричали во мраке и летящем снеге...

Утром пришел Колоколов. Он уезжал в Иркутск за белоснежными лисицами.

— Будем разводить и их, — рассказывал он.

Славка уныло смотрела на крышу дома, приютившего их на эту зиму.

На крыше с солнечной стороны снег таял, сыпались яркие капли, а на теневой стороне снежок был сыпучий, сухой. Ветер срывал его, взвеивал серебряной пылью, будто в воздухе клубились золотые искры.

В этих сверкающих клубах к дому протянулась большая ветвь тополя, усыпанная, как ягодами, окрыленными почками.

И сама ветвь тяжело и лениво взмахивала, точно большое сквозное крыло.

На нее с крыши устремлялась сверкающая струйка. Ветер трепал струйку, мотал ее.

И все это диво тонуло в клубах искр — в снежной пыли.

— Что с тобой? — спросил Анатолий обеспокоенно.

— Уезжаю я, — тихо ответила Славка.

— Да, самолеты идут и идут... Скоро появятся геологи... А зачем уходить с ними? Зачем? — допытывался Анатолий. — Отработай положенное в совхозе.

— Ася... Она жадная. Все хочет увидеть, узнать, везде побывать. Вот и теперь тянет ее к геологам. А Чапо она не любит.

Колоколов молчал. Он хоть и был готов к разлуке, но когда разлука пришла, она поразила его.

— Да и мне какой толк оставаться? — Славка вздохнула. — Все равно мы осенью уедем на море. Ты же знаешь.

Колоколов все молчал. Лицо его чуть побледнело, и от этого резче выступила синева на подбородке и верхней губе, хоть он и брился сегодня.

— Ну что же делать, Толя?! — воскликнула Славка, хватая его за плечо.

— Поезжай. Я же ничего... Ты должна ехать!

— Ты говоришь так, будто я обманула тебя!

— И ты можешь уехать? — спросил Колоколов.

— Если я не поеду, грош цена мне. Столько мечтать, добиваться, давать клятвы — и вдруг все это предать!

Колоколов начал уговаривать ее остаться, он доказывал, что тайга не хуже моря, что они бы вдвоем здесь жили, работали, скитались на оленях.

А Славка смотрела на сквозное крыло ветви, на сияющую струйку, что лилась на эту ветвь.

— Все же лучше уехать, — тихо произнесла Славка. — Уеду — все станет ясно. И тебе и мне. Если настоящее — вернусь, а ты дождешься.

И умоляюще посмотрела ему в глаза.

— Ладно, иди к своей мечте, — сказал Колоколов. — Но знай, я найду тебя и в море. А еще раньше — в тайге.

Он почему-то удивленно погладил прядь ее волос, еще удивленнее тронул щеку и быстро ушел.

А она, слушая скрип снега под его сапогами, смотрела, как столбом толклись искры, точно волшебные мушки, как струйки разбивались на стеклянные горошины, ударяясь о ветвь.

Колоколов улетел в Иркутск.

Через неделю Ася и Славка, присоединившись к геологам, ушли в тайгу.

Неожиданно для всех уволился из совхоза и тоже ушел к геологам шофер Космач.

Слово автора

Я каждое утро просыпаюсь от счастья.

Будто мягкая белая ветвь черемухи шлепнет меня по лицу, и я в радостном испуге открываю глаза.

Я встречаюсь с жизнью, как с чудом.

Сияет солнце, плывет тополевый пух, сверкают в испарине листья.

Тусклая, горячая крыша вдруг начинает вспыхивать серебряной рябью капель, извивами струек, еще миг — и она засияла, загудела: грянул золотой дождь. Солнце поджигает капли, и воздух полон искрами.

Белый голубь лежит в желобе. Под вольной птицей бушует поток, а она купается, нежится, вытягивает то одно крыло с алой лапкой-веточкой, то другое, и по ним барабанят капли.

Я говорю: «Я встречаюсь с тобой, как с чудом!»

Где-то смеется ребенок. Выхлестывая лужи, пробегают машины. На близком вокзале гулко пыхтят паровозы. Рокочет станками и моторами завод. Люди прыгают через пенные ручьи. А над ними, выше дождя, выше тучи, огромным копьем устремилась куда-то ввысь белая полоса. Она все удлиняется и удлиняется. Точно копье, жгуче сверкая лучезарным наконечником, несется к солнцу. Самолет уже так высоко, что не слышен его голос.

А где-то еще выше, в неведомых безднах, бешено мчится первый космический корабль. В нем уже есть, есть кабина для тебя, звездоплаватель. Она пока еще пуста.

А здесь, на земле, в бурлящих желобах бьют звонко тугими крыльями голуби.

Я каждое утро просыпаюсь от счастья!

Среди буреломов

Полог палатки был откинут, и Славка видела, какая на земле глухая ночь, как темно на полянах и в березняках. Низко над сопкой золотился месяц, а напротив него, тоже над сопкой, ярко переливалась звезда. Месяц печально смотрел на звезду, звезда — на месяц.