Встать, суд идет! - [3]

Едва подсудимая закончила говорить, как подняла руку потерпевшая девочка:

— Я ее укусила потому, что она мне руки веревкой хотела связать.

Работники милиции, задержав Марину на вокзале, обнаружили у нее два письма. Написанные разными почерками, они начинались одинаково:

«Здравствуй, Мурка!»

В одном письме угрожали:

«Не забудь про левую руку! Если ответа от тебя не дождусь, то будет то, что я обещал. Дормидон приедет после 2 февраля, только не знает, как найти тебя, девочку-паиньку, как до тебя добраться».

— Что вы скажете в последнем слове? — спросил Марину судья после того, как выступили прокурор и адвокат.

Она бы сказала о многом. Несколько ночей не спала, думая, о чем просить суд в последнем слове. Даже половину ученической тетрадки исписала. Соседка по камере советовала начать так: «Я прошу прощения у потерпевшей и у своих родителей».

Такое начало Марине не понравилось. Ни она у родителей, а они у нее пусть просят прощения за то, что сделали ее такой. Может, назло им, дорогим родителям, она и пошла в компанию Дормидона, закурила там первую папиросу и выпила первую рюмку вина, а потом до утра бродила по городу. Мать была аккуратной и любила в доме порядок. Как ей хотелось вывести родительницу из себя и добиться, чтобы та ее оскорбила. Тогда бы нашелся повод уехать к отцу на Север. Подальше от дома и от этой компании мальчишек. Пугать надумали, левую руку обожгли, добиваясь клятвы, что никому не расскажет об их делишках. Вспомнила, как они смеялись, когда сказала, что хочет стать следователем. А кто ее теперь примет в юридический институт, если есть судимость?

— Да скажи ты ей, чтобы попросила судей не лишать свободы! — крикнула мать отцу, приехавшему на процесс. Отец сидел недалеко от матери на другой скамейке у окна.

— Пусть получает то, что заслужила! — ответил он.

Эти слова услышали судьи, и Марина тоже. Вот тогда-то она и сказала свое последнее слово:

— Что заслужила, то и получить должна — папа прав.

Марину приговорили к четырем годам лишения свободы.

Отец в тот же день уехал на Север. На свидание к дочери пришла мать.

Ничего не сказала ей Марина: ни здравствуй, ни прощай. Сидела молча, опустив глаза. Только когда конвоир объявил, что свидание окончено, мать увидела, как вздрагивают плечи девочки.

— Я обжалую приговор! А ты поплачь, поплачь — легче станет, — услышала Марина голос матери.

Попросив адвоката написать кассационную жалобу и выступить в областном суде, мать вылетела из Челябинска в Краснодарский край, к месту работы.

Отец… Он еще на суде пожал плечами: «Плачу алименты и немаленькие. Плачу аккуратно. А что там произошло у вас — разбирайтесь сами. Я тут при чем?»

…Признаюсь, дело Марины ошеломило меня. Ей четырнадцать лет! С одной стороны, одаренная девчонка, с другой — разбойница, связывающая руки восьмилетней девочке. Не верилось, что школьнице-отличнице могут писать: «Здравствуй, Мурка». Как будто она на качелях, то вверх взлетает, то вниз… А вдруг оборвутся качели?

Если областной суд оставит приговор без изменений, кто знает, как сложится ее дальнейшая судьба? А если приговор будет изменен и определено условное осуждение, куда она денется? К тетке в село не вернется — даже от свидания с ней отказалась. Отец вряд ли возьмет к себе: «Пусть получает то, что заслужила».

Осталась мать, но между ней и дочерью стена отчуждения. Как разрушить эту стену?

С этими мыслями я шла выступать по делу Марины. Очень волновалась, как будто она была не подзащитной моей, а дочерью, попавшей в беду. Мне от души хотелось подать ей руку помощи, сделать для нее все, что в моих силах.

Но как?

Нас пятеро. Судьи, прокурор и я. Прошу суд отложить дело и вызвать мать осужденной. Прокурор возражает, ссылаясь на то, что в народном суде есть ее показания и суд учел все: и возраст, и тяжесть преступления, назначив наказание ниже низшего предела, предусмотренного Уголовным Кодексом РСФСР.

Судьи, посовещавшись, отложили дело на несколько дней, чтобы вызвать мать. Об этом телеграфно и авиаписьмом я сообщила ей в Краснодар. Просила приехать в областной суд — на тот случай, если дочери будет определено условное наказание, кто-то должен увезти ее домой.

…Рано утром, в тот день, когда было назначено вторичное рассмотрение дела в областном суде, у меня на квартире раздался звонок.

— Говорит мама Марины. Я из аэропорта… Приехала по вашему вызову.

И вместо того, чтобы толково рассказать, как проехать в суд, я, рискуя разбудить семью, кричу в трубку:

— Здравствуйте, мама!

…Через три дня Марина, держа мать под руку, подошла к зданию суда. Поднялась на второй этаж и несколько раз заглянула в зал, чтобы посмотреть на судей, которые, изменив приговор, освободили ее из-под стражи. Зайти так и не решилась. Боялась помешать. Ведь там, в зале, решалась еще чья-то судьба…

Они уехали вместе, мать и дочь. Впереди была нелегкая дорога, и прежде всего — друг к другу.

ИСК НЕ ПО АДРЕСУ

— Согласны ли вы на развод? — спросил ее судья.

Что ответить? Скажи она: «Нет» — и у суда были бы все основания для отказа в иске. Все-таки прожито более тридцати лет. Уже дочь давно замужем. Даже внук есть.