Встать! Суд идет - [52]
Но следователь Бутов объявил, что материал по делу ее сына направлен в комиссию по делам несовершеннолетних при райисполкоме. Комиссия, в свою очередь, решила рассмотреть это дело в сельском клубе, пригласив туда учителей, школьников, их родителей…
Следователю Бутову предстояло рассказать все как было. А Павлу Парабуку, его матери и отцу предстояло держать ответ — почему это произошло…
Федот, да не тот
Передо мной — голубой конверт необычной, удлиненной формы. Письмо пришло из города, что на берегу теплого южного моря. И было оно связано с одним делом, с которым мне захотелось познакомить читателей.
Дело это гражданское, а пишут о них, в отличие от уголовных, крайне редко. И это беда, признаться, не только писателей. Мои собратья-юристы, берясь за перо, не знаю почему, забывают, что за скучными словами «гражданский процесс» порой стоят такие человеческие столкновения, такие коллизии, головоломки и страсти, каких не меньше, чем в запутанных делах о кражах или загадочных убийствах.
…Чуть более года тому назад в один из октябрьских дней позвонил мне председатель нашего Зорянского райпотребсоюза.
— Понимаете, Захар Петрович, — начал он издалека, — в минувшую пятницу я был на семейном торжестве у одной нашей работницы. Толковая, знающая дело. Заведует овощехранилищем. Мой актив, можно сказать. Обидели человека, если тут что не похуже кроется.
Он стал рассказывать, какая у этой женщины крепкая семья, — отличный муж, сын-трудяга. Речь шла и о свадьбе сына. Но вот в чем и как обидели заведующую овощехранилищем, я в толк взять не мог. А виновата была, выходило, новобрачная.
— Какой из меня тут советчик? — в заключение сказал председатель райпотребсоюза. — По-моему, вы лучше в этом разберетесь.
— Ну и посоветовали бы зайти в прокуратуру, — сказал я.
— Так я и сделал. Она уже идет к вам. Бурмистрова. Екатерина Прохоровна.
Высокая, румяная, пышущая здоровьем и силой, Бурмистрова пришла не одна. С мужем, Евсеем Аристарховичем. Но я очень скоро понял, почему председатель райпотребсоюза сказал, что у меня будет один посетитель. Если Бурмистров за все время произнес десяток слов — и то хорошо. Выглядел он рядом со своей крупной женой, одетой в ярко-оранжевый кримпленовый костюм, как-то незаметно и тихо.
— Ну и девицы нынче пошли! — гремел чуть ли не на всю прокуратуру густой голос Екатерины Прохоровны, словно она была в огромном зале. — Ни скромности, ни совести! Одно у них на уме: как бы сорвать с парня побольше! Или прописку, или машину! Так и зырят, кого бы облапошить! И чего ей еще надо было? Мой-то Федя как только не стелился перед ней. Платье не платье, сапоги не сапоги… Для загса наряд турецкий купил, сплошные кружева, а по ним — золотая нитка…
— Погодите, — перебил я ее, — как — турецкий?
— В Константинополе, в Турции, — негромко пояснил Евсей Аристархович.
— Во-во! — громко, как помпа, вздохнула его жена. — Матери даже платочка не привез. Или отцу… Туфли ей на вот таком каблучище — из самой Греции!
— Италии, — тихо поправил Бурмистров.
— А шут его знает! Главное — за тридевять земель вез. Ладно, думаю, любовь и свадьба — раз в жизни. Мы с Евсешей, — кивнула она на супруга, — тоже вовсю выложились. Две тысячи отвалили. Из трудовых, горбом заработанных. Уж о том, какую закуску и выпивку соорудили для гостей, не говорю. Неделю не разгибалась. И курей, и индюков, и жареного-пареного — завались! Ради единственного-то сына! И все вот этими руками, — показала она крупные загорелые руки, унизанные кольцами. — Теперь в моде в ресторанах справлять. А там разве поешь? Да и облапошивают нашего брата почем зря! Икру, к примеру, запишут в счет тридцать порций, а на самом деле десять подадут — и то спасибо! А мы хотели по-настоящему, по-семейному. Думали: гулять так гулять! Дня три веселиться собрались. Родственники издалека приехали. — Она опять издала низкий грудной вздох. — Повеселились… Из загса приехали, сели чин по чину… Сами знаете, все от души желали счастья жениху и невесте. За столом такие речи говорили… Часу во втором разошлись. Мы с Евсешей к моей сестре ночевать отправились. Как говорится, чтобы молодых оставить наедине, не стеснять. Утром приходим — дома один Федя. Где невеста, спрашиваю. А он говорит: я думал, она с вами ушла. Мы туда, сюда — нету ее. И по сей день.
Я невольно взглянул на календарь — вторник. Значит, новобрачная исчезла три дня назад.
— В копеечку влетело! — продолжала Бурмистрова. — А сраму-то на весь город! Стыдно людям в глаза смотреть. — В слове «людям» она сделала ударение на последнем слоге. — И за что, товарищ прокурор? Я вот спрашиваю: за что мы должны страдать?
Я поинтересовался, откуда невеста, кто ее родители, где работает.
— В том-то и дело! Без роду, без племени, прости господи! — возмущенно произнесла Екатерина Прохоровна.
— Катя… — попытался осторожно урезонить супругу Бурмистров.
— А что, неправда? — гневно обрушилась она на мужа. — Отец с перепою окочурился, потом мать померла. Тетка ее приютила. Однако же она от тетки в город сбежала. И тетка даже на свадьбу не приехала, так, видать, любит свою племянницу!
