Вспять: Хроника перевернувшегося времени - [25]

— Сволочи. Слушай, а пойдем к нему, он во «Встрече» ошивается. Выпьем тоже.

— Можно. Хотя я пить не очень хочу.

— А я хочу! — загорелся Владя. — Я всегда хотел, но похмелья боялся, у меня страшное похмелье даже после бутылки пива, организм такой.

— Да, ты говорил.

— Обязательно напомнить? Да, говорил! Но на том и дружба строится: чтобы один мог сто раз повторяться, а другой слушать с неослабным интересом!

— И опять ты мудр. Владя.

— Не сбивай с главного! Я теперь могу ужраться — и завтра ничего не будет! Потому что в среду четвертого у меня похмелья не было!

Перед уходом Владя строго, но по-дружески сказал покидаемому коллективу:

— Я ненадолго. И давайте попробуем все-таки поработать.

— А смысл? — спросил Толик, не отрываясь от игры. — Завтра все пропадет.

— Смысл в том, чтобы навыки не растерять.

— Навыки тоже пропадут.

— Ошибаешься, — возразил Владя. — Время идет назад, но ум человека развивается только вперед. И навыки тоже. Иначе не бывает.

Когда вышли, Илья спросил:

— Ты действительно так считаешь?

— Нет, — признался Владя. — Я хочу так считать. Не исключено, что мы растратим всю мудрость, которая из нас сегодня так и прет, и станем такими же, как были. И даже хуже. Если движение назад не прекратится, нам будет двадцать, потом пятнадцать, десять, пять. А если не растратим мудрость, еще хуже. Представляешь себя в пять лет с сознанием взрослого мужчины?

— Не дай бог!

— То-то!

Илья задумался. На самом деле в то, что станет когда-нибудь вновь пятилетним мальчиком, он не очень верил. Он боялся другого: поворот времени в обратную, нормальную сторону произойдет до того, как они с Анастасией опять будут вместе. И принял важное решение: не дожидаться. Попробовать уже сейчас наладить отношения. Надо только обдумать, как именно.

А Слава Посошок блаженствовал.

Кафе «Встреча» открылось, его хозяева и работники с торжеством вспоминали, как забрали их, будто преступников, темной ночью, увезли в Придонск, морально издевались, задавая унизительные вопросы, и как потом они преспокойно вернулись обратно, будто ничего не было. Правда, люди в форме сердито приехали опять, но им объяснили, что в силу обратно идущего времени хоть сто раз увози работников кафе в Придонск, они все равно будут возвращаться. Впрочем, люди в форме и сами об этом знали, их просто послало начальство. Один из них, лейтенант Валера Беленький, был грустен.

Звание лейтенанта ему присвоили всего лишь неделю назад. Значит, через неделю он его лишится? Или все-таки учтут заслуги и что-нибудь придумают? У его товарищей тоже были различные проблемы, связанные с поворотом времени, наводящие на грустные думы, к которым они не привыкли, будучи профессионально оптимистами, — поэтому они охотно согласились, когда Рафик предложил им угоститься.

— Учитывая обстоятельства! — уточнил Беленький, усаживаясь за стол.

— Конечно, конечно, — с понимающим видом кивал Рафик и подмигивал выглядывавшему из кухни Сурену.

Он не стал напоминать, что раньше и Беленький, и многие его коллеги из Придонска наведывались в кафе без всяких обстоятельств. Не так давно Рафик, и без того кормивший бесплатно рупьевскую полицию, высказал заезжим гостям претензию. Причем в опосредованной форме: подавая начальнику отдела оперативной информации придонского УВД майору Ивану Дмитриевичу Сусало порцию толмы, он вздохнул, глядя поверх головы майора — так далеко, будто видел всю глубину армянской многовековой истории, — и сказал древним скорбным голосом:

— Разорюсь я скоро…

А майор был не один, с гостями из Москвы, поэтому отреагировал не как должно, а сугубо вежливо:

— С чего бы ты разорился? Не даром кормишь!

И выдал Рафику пару тысяч своих кровных. Присовокупив при этом, что сдачи не требуется. Московские гости сделали было вид, что тоже тянутся к бумажникам, но Сусало протестующе выставил руку: не тревожьтесь, угощаю по законам гостеприимства!

А в Придонске, дома, Ивану Дмитриевичу жаль стало этих кровных двух тысяч, весьма весомых при его официальной зарплате — так жаль, будто у него их из кармана вынули. Вот и дал он указание лейтенанту Беленькому провести мероприятия, которые отучат Рафика вздыхать когда не надо, да еще вслух.

Но сейчас Рафик не вздыхал, он угощал от чистого сердца. Да и Сурен постарался, сделал толму не дежурную, присыпанную нарезанным луком и петрушкой, а настоящую аштаракскую, с яблоками и айвой, курагой и черносливом, с эстрагоном и укропом.

Слава же сидел в компании дальнобойщиков, один из которых. Румпаков, высокий тридцатилетний мужик, погиб в пятницу в Вологодской области, а сейчас вот сидит, как ни в чем не бывало, на пути в туже Вологодчину, и рассказывает водилам-товарищам:

— Иду, значит, под восемьдесят, туманит так слегка, но видимость терпимая. Не то чтобы нормальная, но и не как молоко. Впереди поворот.

Я, само собой, на всякий случай посигналил, потому что мало ли дураков, кто повороты напрямик режет!

Товарищи кивнули, одобряя действия Румпакова и осуждая тех дураков, кто срезает повороты.

— Смотрю, — вдохновенно продолжал Румпаков, — а на меня летит джип. Причем именно не едет, летит, потому что дорога-то влажная, а он, вместо чтобы маневрировать, по тормозам ударил. Ну, его и несет. Болид, тля, курва, бобслей-двойка! А мне куда?