Вслед кувырком - [95]

Когда все кончается, Джилли хлопается на него с хриплым вдохом, хихикает, и он проваливается в собственное тело. Потом ждет, пока затрепещут ее веки, раскроются, глаза вдруг сделаются широкими, и она отшатнется:

— Джек… у тебя кровь из носа идет!

— Знаю, — говорит он.

— Господи, а что случилось?

— Думаю, увлеклись малость.

— Прости. — Она снова тихо смеется, потом, слезая с него, замечает собственную кровь. — Черт, да у меня ж тоже кровь идет! Не знала, что это такое грязное дело. Надо бы смыть перед тем, как еще раз.

— Еще раз? — Он садится, прижимая колени к груди. Сердце колотится.

— А что, тебе не понравилось?

У него внутри все трясется, как кусок мяса, разбитый в студень между молотом и наковальней.

— Надо домой вообще-то.

Джилли смотрит на часы:

— Черт возьми, уже больше пяти! Дядя Джимми нас убьет!

Это если я ему не помешаю, думает он.

* * *

Темнота. Темнота — и тупая пульсирующая боль. Секунда проходит, пока Чеглок вспоминает, что случилось. Потом он со стоном пытается встать, призывая на помощь ветер. Но гасящее поле еще действует, возникший ветерок лишь ерошит перья, и даже от него острые осколки боли пробегают по крыльям — такие резкие, что Чеглок боится снова потерять сознание. Он скулит, мучимый рвотными спазмами, покрывается испариной, в ноздри бьет вонь.

Кажется, проходят века, пока возвращается способность мыслить. Насколько он сильно ранен? Он знает, что селкомы уже работают, лечат его, но бывают повреждения, которые им не по силам, и тогда нужна помощь Святых Метателей. Но даже они не умеют лечить все. Он вспоминает старика Голубя с его изувеченным крылом. И его ждет та же судьба? Ему не удался спасительный бросок?

Мицар! Если слышишь меня, ответь, прошу тебя…

Тишина. Чеглок думает, не в гасящем ли поле здесь дело. Может быть, оно прервало его виртуализацию или затрудняет Мицару возможность с ним связаться.

Нет, скорее Невидимый молчит, просто чтобы его помучить.

Собрав волю в кулак, Чеглок встает на колени, упираясь руками, медленно, опасаясь боли, держа крылья абсолютно неподвижно. И потом проверяет их по одному. Правое крыло отзывается болью, но объем движений кажется нормальным, ограниченным только невидимой стеной. Он убирает его, переходит к левому…

И вскрикивает под скрежет кости о кость.

На этот раз он теряет сознание.

Когда он приходит в себя, крыльев он не чувствует вообще. В панике хватаясь за них, он ощущает под пальцами не перья, а гладкую твердую оболочку, как полированная кость. Это селкомы, понимает он. Пока он лежал без сознания, они создали вокруг крыльев корку и омертвили нервы. Снова вспоминается Голубь и армия изувеченных мутантов на улицах Многогранного Города. Больше всего на свете он боится оказаться в их рядах, стать объектом презрения или — хуже того — жалости. Вот истинно Невидимые, думает он. Не потому что их нельзя увидеть — потому что мы их видеть не хотим.

Без боли в крыльях Чеглоку удается встать с легкостью. Хотя бы ноги его не предали. И он найдет, как отсюда выбраться, чем бы это здесь ни было. Отыщет дорогу к Моряне и друзьям, к подмоге, о которой Мицар говорил, что она уже в пути. Может быть, уже и прибыла. Может быть, его уже ищут. Но он не станет ждать, пока его найдут — вполне вероятно, что его ищут и нормалы.

А тем временем снова поднимает голову глубинная клаустрофобия эйра — не такая, чтобы с ней не справиться, но без нее он бы сейчас вполне обошелся. Хорошо бы свету немного. У него были свежие люмены в рюкзаке… который он где-то бросил. Раздув своей ослабевшей псионикой легкий вихрик, он посылает его наружу, как невидимый щуп, и натыкается сперва на рюкзак, лежащий на полу, а потом — на сплошной круг стен. Хилая замена зрения, но лучше, чем ничего.

Что, если выхода нет, и он в западне?

Чеглок заставляет себя подойти к рюкзаку не спеша. Если бы не гасящее поле, он бы его подтянул к себе мыслью. А сейчас приходится нагибаться, как какому-нибудь нормалу, чтобы поднять рюкзак с земли. Открыв рюкзак, Чеглок нашаривает знакомую продолговатую форму люмена, вытаскивает его и зажигает.

Без результата.

Другой люмен.

Тот же эффект.

И только тогда он вспоминает, что люмен, который он держал, задуло при нажатии зеленой кнопки. Значит, что-то такое вроде гасящего поля, подавляющее реакцию, от которой люмены светятся.

Но он еще не побежден: у него в рюкзаке спички. Чеглок находит коробок, встряхивает его с приятным звуком, осторожно открывает, достает спичку и чиркает.

Искра вспыхивает, но спичка не загорается. В досаде Чеглок чиркает новой. На этот раз даже искры нет, хотя отчетливо слышен запах серы и фосфора. Третью он уже и не пытается зажигать. У него чувство, что можно извести целый коробок, но ни одна не зажжется. То, что гасит люмены, не дает гореть и спичкам.

Выругавшись, он отбрасывает коробок. Слышно, как тот падает на пол, отскочив от стены. Что ж, думает Чеглок, тоже достижение. Он идет вперед, чуть прихрамывая, вытянув руку, пока не касается стены — шершавой, холодной и мокрой. Положив рюкзак, он пускает в ход другую руку и ощупывает стену, проверяя все впадины и трещины. Закончив с этим участком, он делает шаг влево и начинает заново. Когда Чеглок доберется до рюкзака, он будет знать, что обошел полный круг. И что? Что тогда?