Вслед кувырком - [93]

И снова он цел. Он лежит на песке, Джилли верхом на нем, как раньше. Они не дерутся, но и не целуются. Они соединены, тело с телом, тем способом, который превращает на время в близнецов всех мужчин и женщин, но куда крепче соединяет Джека и Джилли, которые и без того близнецы. У Джека ощущение, будто они сплавляются в единую плоть, невидимая связь, что всегда была между ними, становится видимой, обретает субстанцию, окружает их сияющей серебряной кожей, коконом, из которого, как из коконов, породивших мьютов, вылупится нечто чудесное, нечто такое, чего никогда еще в мире не было. И одно его появление изменит все. Он чувствует, как это нечто шевелится глубоко внутри, там, где они с Джилли ближе всего.

И на этот раз, когда начинает хлестать кровь из носа и воспоминаний Джека, пробуждая его к внутренней солнечной системе, где стало теснее от очередного мира, по сравнению с сопровождающим это ужасом бледнеет все, что он знал или представлял себе. Он отползает со стоном, пихая Джилли в бок, шарахается назад, как вспугнутый краб. Ее изумленное выражение сменяется досадой, потом тревогой. Она приподнимается на локте:

— Джек, у тебя кровь из носа…

Он лениво мечтал, тогда, в первой реальности, то есть в первой из этой серии, несколько мгновений вечности тому назад, чтобы они с Джилли остались в идиллии пляжа и сосен навеки, повторяя одни и те же минуты, но не это же он имел в виду. Но, быть может, достаточно, чтобы он вообще об этом подумал. Этот кошмар наяву — его вина? Исполнилось праздное желание, как в волшебной сказке-предупреждении? Эта мысль невыносима. Он хочет только выбраться отсюда, забыть. Джилли тянется к нему, и в этом мире ее прикосновение не должно быть отвергнуто, как и во всех прочих.

В следующем мире события продвинулись по времени чуть дальше, чем Джек помнит. А в следующем — еще дальше. Сперва, пока множатся итерации, Джек пытается управлять своей силой, укротить ее и воспользоваться с точностью хирурга, отрезая не только раковую опухоль событий, но и память о них… потому что наверняка, думает он — той частью своего разума, которая все еще способна думать, той льдинкой, что быстро тает в кипящем море воплощений, — наверняка это должно быть возможным. Но бесполезно. Не получается. Наконец он уже только борется с этой силой, восстает против нее каждой каплей ужаса, которую удается собрать, как будто она, а не дядя Джимми или какой-нибудь иной неизвестный оппонент — его реальный враг. И это тоже не получается.

Может ли быть, что его сила защищает его от какой-то беспрецедентной серии атак? Что это место в игре, самое его существование, подвергается постоянному нападению? Но это не объясняет, почему его сила защищает его именно так, вновь и вновь возвращая к ситуации с Джилли, как будто отлично продуманная пытка: сперва затопляет его наслаждением почти невыносимым и тут же в мгновение ока растворяет это наслаждение потоком памяти, еще менее выносимым, пока он не тонет, не захлебывается отвращением, выблевывая его, как желчь.

А что, если вина не в его силе? Что, если, напротив, это делает сила его противника? Что, если он возвращается к той же ситуации, к обстоятельствам, продвинувшимся каждый раз чуть дальше, потому что, как он ни упирается, его каждый раз тянет чуть дальше, куда хочет более мощная сила — более мощное желание, — против его воли, мучительно, дюйм за дюймом? И при этой мысли его охватывает холодная, тошнотворная уверенность. Он знает.

Я тебя сюда не дремать привезла, сказала она. Чего это все удовольствия только Эллен?

Это Джилли. Она и есть противник. Он слепец, что раньше этого не увидел.

Джек снова отодвигается, оставляя ее валяться на песке, приподнявшись на локте, и смотреть на него, как уже было десять или больше раз.

— Джек, у тебя кровь из носа…

— Ты знала, — говорит он, отползая по песку назад. — Когда я тебе сказал про свою силу, ты только притворилась, будто не знаешь, о чем я. Но ты знала. Знала, потому что у тебя сила такая же.

На лице ее — полное недоумение.

— Какая сила?

— Не ври! Ты знаешь, какая сила — ты ее использовала, когда я перевернул каноэ. Ты ее прямо сейчас используешь, чтобы было, как ты хочешь!

— Не понимаю, — возражает она и ползет за ним на четвереньках с тем соблазнительно приглашающим видом, который ему уже так знаком. — Ты не переворачивал каноэ. И мы оба этого хотим.

— Джилли, не подходи! Я тебя предупреждаю…

Он впервые замечает струйку крови у нее на ляжке, как некоторую параллель к собственному кровотечению, и это зрелище лишь усиливает замешательство и подавленность, но он не в состоянии отвести глаз.

— Да с чего это ты? — говорит она, продолжая двигаться. — Что случилось?

— Оставь меня в покое! — кричит он.

В ее глазах застывает обида.

— Но…

— Я серьезно! Хватит меня мучить! Я тебя ненавижу!

Сквозь обиду прорывается гнев и решимость.

— Ты сдрейфил, — говорит она. — После всего этого ты сдрейфил. — Губы ее сжимаются в ниточку, глаза прищуриваются. — Ну так я тебе не дам дрейфить!

Она хватает его за щиколотку.

И снова мир рассыпается и восстанавливается.

И снова он вспоминает и отползает прочь.