Всеволод Кочетов. Страницы жизни, страницы творчества - [143]

Зиновьев и Каменев уповали на учредительное собрание, настаивали на том, что (в условиях перешедшей в наступление контрреволюции!) большевики должны «ограничиться оборонительной позицией». И в том же обращении утверждали: «...только рост революции в Европе сделал бы для нас обязательным, без всяких колебаний, немедленно взять власть в свои руки». Цитируя эти слова, писатель справедливо замечает: какая же тут разница между позицией Троцкого — с одной стороны, Зиновьева и Каменева — с другой? Вот вам и «перманентная революция»!

На заседании ЦК 16 октября Ленин снова настаивает на быстрых и решительных действиях. Зиновьев же опять распространяется о спасительной роли учредительного собрания, а Каменев истошно завопил: «...назначение восстания есть авантюризм!» и обвинил ленинцев в заговоре. Знакомая песня: и поныне апологеты капитализма сочиняют небылицы об Октябре как о «случайности», порожденной решительными действиями группы «заговорщиков».

И наконец, 18 октября Каменев от своего имени и от имени Зиновьева на страницах «Новой жизни» заявил, что вооруженное восстание «в настоящий момент... независимо и за несколько дней до съезда Советов (а II съезд Советов был назначен на 24 октября. — П. С.) было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом». Так во всеуслышание было выдано секретнейшее решение Центрального Комитета нашей партии, даже указан срок восстания: на этой же, октябрьской неделе! «Вот это «один из вождей Октября», — гневно замечает большевик Самсонов в адрес Зиновьева. Именно так, «одним из вождей Октября», величали Зиновьева его приспешники и разные подхалимы.

И в дальнейшем Зиновьев был недалек от Троцкого. До поры до времени они идут порознь, иногда грызутся между собой, предают друг друга, но, как показывает автор «Молний...», они весьма близки по взглядам и позициям, по своей предательской тактике. Троцкистско-зиновьевский блок еще не сложился, но налицо все предпосылки для этого беспринципного антипартийного блока.

Страстно ведут борьбу с троцкизмом и зиновьевщиной большевики ленинской гвардии. Это Николай Павлович Комаров — коренной питерский пролетарий-металлист, прошедший тяжелую «школу» царских тюрем и ссылок, в дни Октября активный деятель Военно-революционного комитета, затем сподвижник Дзержинского. Это большевик-историк Лузгин-Самсонов, член партии с 1902 года, написавший боевую книгу, в которой разоблачалась многолетняя борьба Троцкого против Ленина и его партии. Плечом к плечу со старшими товарищами идет Константин Федотов — в юности рабочий судоверфи, один из бойцов Октября и гражданской войны, а теперь молодой партийный работник.

Решительно отражая идеологические диверсии троцкистов, коммунисты и комсомольцы мобилизуют массы на восстановление народного хозяйства и строительство социализма. Яркими красками обрисован в романе «красный директор» возрождающейся судоверфи Чугурин — сормовский рабочий, участник всех трех русских революций, слушатель ленинской школы в Лонжюмо, вручивший Владимиру Ильичу на Финляндском вокзале партийный билет. Герои романа с радостью отмечают, как один за другим вступают в строй петроградские заводы, верфи, порт. Жизнь улучшается, хотя, по словам «нейтрального» инженера Игнатьева, большевики и руководимые ими массы от нужды и разрухи все еще «бьются как рыба об лед».

Коммунисты делают все, что в их силах, чтобы привлечь к активному участию в строительстве новой жизни кадры старой интеллигенции. В. Кочетов правдив, историчен в изображении разлома, происходившего в те годы в рядах технической интеллигенции. Некий представитель «Торгпрома» в общем верно характеризует этот разлом, именуя его «разбродом» среди русских инженеров: одни продолжают изживший себя саботаж, другие сидят и охраняют хозяйское добро в надежде на возвращение старых порядков, третьи пошли за большевиками и служат им верой и правдой. Последнее особенно «тревожит» торгпромовцев.

Типичным саботажником выступает в романе инженер Росляков. Польстившись на «шикарную» жизнь нэпманов и своих продажных коллег, работающих на хозяев-эмигрантов, Росляков попадает в цепкие руки крупного дельца, расхитителя государственной собственности Линберга, а потом становится жалким орудием главаря подпольной контрреволюционной организации барона Лаубе. Это уже совершенно разложившийся тип. Бывшая жена Рослякова Ника думает о нем: «Страшный, страшный, угасший человек. С ним рядом и другие гаснут».

В сцене встречи нового, 1924 года на квартире одного из «благоденствующих» инженеров, живущего на широкую ногу, показана группка тех, кто остался на своих предприятиях и при Советах, но только для того, чтобы стеречь добро своих хозяев. За это они получают даяния «твердой золотой, европейской валютой, не подверженной никаким случайностям». Эти «патриоты», как они громко именуют себя, по существу, внутренние эмигранты. Они спят и видят во сне возвращение России «в семью демократических европейских стран».

Но лучшая часть интеллигенции, не порвавшая корней с Родиной и народом, откликнулась на призыв партии. Например, инженер-кораблестроитель Дмитрий Игнатьев после долгого прозябания на «нейтральных» позициях под влиянием коммунистов отрекается от своего скептицизма и индивидуализма, от «мелкого по любому поводу критиканства» и идет на судоверфь, чтобы строить первые советские корабли. Хорошо работает, с огоньком, с вдохновением. На Всероссийском съезде инженеров именно Игнатьев дает отпор саботажникам, упомянутым «патриотам», а также проповедникам «технократических» идеек. Речь Игнатьева взбудоражила съезд, вызвала «противоречивый шум», многие аплодировали. Чувствовалось, что в сознании технической интеллигенции происходит перелом. По словам инженера-коммуниста Соколова, «идет великий процесс просветления непросветленных и убеждения неубежденных».