Всеволод Большое Гнездо - [14]

Сам Андрей в поход не выступил, поставив во главе войска — в нарушение всех правил и обычаев — своего юного сына Мстислава. Надо полагать, что по недостатку опыта тот едва ли мог по-настоящему руководить полками. Но эту роль владимирский «самовластен» доверил другому — своему испытанному воеводе Борису Жидиславичу (или, как по-другому произносилось его отчество, Жирославичу) — потомственному полководцу, сыну и внуку воевод отца и деда Андрея Боголюбского. Остальным князьям пришлось смириться с таким выбором. А ведь среди участников похода были весьма сильные, энергичные князья; некоторые из них успели к тому времени прославиться военными подвигами. Летописи особо выделяют среди них младшего брата Андрея Глеба Переяславского, а также старшего из князей Ростиславичей Романа, пришедшего со смоленскими и полоцкими полками, его братьев Рюрика и Давыда, княживших, соответственно, во Вручем (Овруче, в Древлянской земле) и Вышгороде (близ Киева), того же Владимира Андреевича Дорогобужского и представителей младшей ветви черниговских Ольговичей — новгород-северского князя Олега и его брата Игоря Святославичей. Юный Всеволод упомянут среди тех князей, которые своих столов не имели, а значит, находились «под рукой» старших родичей; для Всеволода таким родичем был старший брат Глеб Переяславский. Вместе со Всеволодом в поход выступил и его старший племянник Мстислав Ростиславич, сын давно уже умершего князя Ростислава Юрьевича. Как мы помним, старшие внуки Юрия Долгорукого были изгнаны из Суздальской земли вместе с младшими Юрьевичами. Путь в Суздальскую землю для них тоже был закрыт, и надо полагать, что Мстислав, как и его дядя Всеволод (и, вероятно, как его родной брат Ярополк, в походе на Киев участия не принимавший), нашёл пристанище в Переяславле, у князя Глеба Юрьевича.

А вот родной брат Всеволода Михалко оказался в этой войне на стороне противников Андрея Боголюбского. Михалко тоже пребывал в изгнании в Переяславле у брата Глеба. Они вместе участвовали в половецком походе Мстислава Киевского. Вероятно, Михалко чем-то отличился в походе, почему и обратил на себя внимание киевского князя. После похода Мстислав Изяславич приблизил его к себе, так что зимой 1168/69 года Михалко находился в Киеве. Когда войска союзных князей выступили на Киев, Мстислав отослал его к своему сыну Роману в Новгород с ковуями — «Бастеевой чадью», из числа «чёрных клобуков», — может быть, за помощью, а может быть, и просто подальше от места действия — дабы исключить его переход на сторону брата. Однако добраться до Новгорода Михалку не удалось. Где-то за Межимостьем, на пути к Мозырю (городу на реке Припяти, в нынешней Гомельской области Белоруссии), его схватили люди Рюрика и Давыда Ростиславичей; ковуи же Бастея немедленно перешли на их сторону, изменив и Михалку, и своему князю Мстиславу Изяславичу. В последующих событиях Киевской войны имя Михалка упоминаться не будет, а затем он, как и полагается, вновь окажется в распоряжении своего брата Глеба, который будет давать ему самые ответственные поручения. Едва ли можно думать, что Михалко по-доброму относился к Андрею, который изгнал его из Суздальской земли и не дал там волости. Его участие в военных действиях на стороне врагов Боголюбского свидетельствует именно об этом — и, как мы увидим, это будет не единственный случай такого рода. А вот с младшим братом Всеволодом у них никаких размолвок или противоречий не должно было возникнуть: в дальнейшем Всеволод будет действовать заодно с Михалком, во всём подчиняясь ему.

12 марта 1169 года, после трёхдневной осады, Киев был взят и подвергнут неслыханному, жесточайшему разграблению. «И грабиша… весь град… и не бысть помилования никому же ни откуду же: церквам горящим, крестьяном убиваемом, другым вяжемым; жены ведоми быша в плен, разлучаеми нужею от мужий своих; младенци рыдаху, зряще материй своих, — не скрывает собственных рыданий киевский летописец. — И взяша именья множьство, и церкви обнажиша иконами, и книгами, и ризами, и колоколы изнесоша… и вся святыни взята бысть…»³³ Имя Всеволода в этом скорбном рассказе не упомянуто: единственного из князей в связи с киевскими грабежами и погромами летопись называет по имени Олега Святославича: наверное, его люди бесчинствовали здесь больше других. Но и суздальцы, и смоляне, и прочие если и отставали от них, то ненамного. Спустя несколько месяцев после киевского разгрома, когда умер князь Владимир Андреевич Дорогобужский, его люди отказались везти тело в Киев, ожидая от жителей неминуемой расправы: «Сам ведаешь, — обратились они к князю Давыду Ростиславичу, также участнику тех страшных событий, — что есмы издеяли кияном. А не можем ехати, избьют ны (нас. — А. К.)». Но и люди Давыда ехать в Киев тоже не посмели… Вволю покуражились в Киеве и «чёрные клобуки» — торки, берендеи и прочие «поганые», приведённые сюда князьями: им достались окрестности города. Едва не был сожжён Печерский монастырь — колыбель русской святости, самая прославленная из всех русских обителей: «…Зажжён бысть и манастырь Печерьскый Святыя Богородица от поганых, но Бог молитвами Святыя Богородица съблюде и о[т] таковыя нужа», — продолжает летописец. И далее: «И бысть в Киеве на всих человецех стенание, и туга, и скорбь неутешимая, и слёзы непрестаньныя».