Всевидящее око - [84]

. Я неподвижно сидел на золотистом пороге широко раскрытых ворот, за которыми простирался мир грез, и смотрел вдаль. Но эта даль лишь возвращала меня к ней.

– Вижу, вы сильно удивлены, – сказала мисс Маркис. – Не надо удивляться. Разве вы не увидели… – Ее голос дрогнул, но она не умолкла. – Разве вы не увидели в моем сердце ответной любви?

О благословенная Любовь! Даже в миг своего рождения она торопится скрыться от нас. В своем стремлении узреть ее лик мы можем подняться до небес, но и там она ускользает. И мы горестно возвращаемся на грешную землю.

Вы не поверите, мистер Лэндор, но я потерял сознание. Я забыл, что опаздываю на утренние занятия. Я был счастлив, безмерно, нечеловечески счастлив. И если бы в тот момент Атропа[126] (жестокая дочь Фемиды) перерезала нить моей жизни, я бы не заметил и этого.

Первым, что я увидел, открыв глаза, было ее лицо. Ее божественные глаза, излучавшие поистине священный свет.

– Мистер По, – сказала мисс Маркис, – давайте договоримся, что в следующий раз никто из нас не будет терять сознание.

Я горячо пообещал ей, что никогда впредь не позволю себе даже на мгновение закрыть глаза в ее присутствии. Желая скрепить наш завет, я предложил мисс Маркис отныне называть меня просто Эдгаром.

– Хорошо, Эдгар. Я согласна. Но тогда и вы должны отныне называть меня просто Леей.

Лея! Лея! Это имя и сейчас небесным колоколом звенит внутри меня. Какой безграничный мир счастья скрыт всего в нескольких буквах!

Лея. Лея.

Рассказ Гэса Лэндора 20

21 ноября

Самое странное, что По ничего не добавил к написанному. Окончив читать его отчет, я ждал от моего юного помощника устного продолжения. Я был почти уверен, что сейчас он начнет цитировать кого-нибудь из римских поэтов или углубится в рассуждения о необычайной хрупкости любви. Менее всего мне хотелось выслушать лекцию о происхождении слова «любовь», сдобренную собственными теориями влюбленного По.

Однако я не угадал: он всего лишь пожелал мне спокойной ночи и, пообещав держать меня в курсе своих изысканий, исчез с легкостью призрака.

Мы не виделись с ним сутки. Могли бы вообще больше не увидеться, если бы не чистая случайность. Сам По назвал бы ее каким-нибудь возвышенным словом, но я не собираюсь приплетать сюда мистику и говорить о деснице Провидения. Да, читатель, я считаю, что по чистой случайности, устав копаться в дневнике Лероя Фрая, я решил выйти подышать свежим воздухом. Естественно, я захватил с собой фонарь, чтобы не споткнуться в кромешной тьме.

Ночь была сухая. Пахло соснами. Река шумела громче обычного. Луна выглядывала лишь на мгновение и тут же вновь пряталась в облаках. При каждом моем шаге под ногами что-то хрустело. Я старался ступать осторожно, словно моя прогулка могла оскорбить ночную природу. Возле развалин старых артиллерийских казарм я остановился и стал глядеть на темную траву Равнины.

И вдруг близ старого плаца для экзекуций мои глаза заметили чей-то силуэт. Я поднял фонарь и пошел туда. Чем ближе я подходил, тем яснее видел фигуру человека, стоящего на четвереньках.

Согласись, читатель, поза весьма странная. Первой мелькнувшей у меня мыслью было: «Наверное, этому человеку стало плохо, и он сейчас упадет». Еще несколько шагов показали, что я ошибался. Этот человек навис над другим, а тот, второй, неподвижно лежал на земле.

Первого я узнал мгновенно. Этого крепко сбитого молодца с льняными волосами я уже видел в кадетской столовой. Рендольф Боллинджер. Ногами он крепко удерживал руки своего противника, а одной рукой крепко сжимал тому горло.

Но кто же был вторым? Я сделал еще несколько шагов и разглядел крупную голову на худощавой шее и плащ с дырой на плече. Сомнений не оставалось: вторым был По.

Я бросился к ним, отчетливо понимая, сколь неравны их силы. Боллинджер был на полфута выше По и на сорок фунтов тяжелее. Все его действия говорили о твердом намерении расправиться с влюбленным петушком. А люди типа Боллинджера, как правило, стремятся довести задуманное до конца.

– Кадет Боллинджер, немедленно прекратите!

Мой суровый голос как будто сократил расстояние между нами. Боллинджер вскинул голову. Блеснули его глаза. Он и не подумал отпустить свою жертву, а совершенно спокойно ответил мне:

– Это наше личное дело, сэр, и вас оно не касается.

Сам не знаю, почему мне вспомнились слова, небрежно брошенные Лероем Фраем сотоварищу по комнате: «По неотложному делу».

Весь вид Боллинджера показывал, что он тоже занят неотложным делом. Мое присутствие его ничуть не смущало и не мешало. Меж тем По уже начал хрипеть, и этот хрип был страшнее любого крика.

– Прекратите немедленно! – вновь крикнул я.

Его тяжелая рука продолжала выдавливать последние капли воздуха из легких По. Боллинджер ждал, когда под ее тяжестью хрустнут шейные позвонки.

Дальше разговаривать было бесполезно. Я ударил Боллинджера ногой прямо в висок. Он глухо вскрикнул, замотал головой, однако своего дьявольского занятия не оставил.

Второй мой удар пришелся ему в подбородок. Боллинджер упал на спину.

– Если вы немедленно уйдете отсюда, то еще можете рассчитывать на окончание академии, – сказал ему я. – Малейшая попытка сопротивления – и вас будут судить военно-полевым судом. Я об этом позабочусь.