Всеобщая история - [13]

Объяснения, приводимые в этом пассаже Полибием, не снимают, однако, всех противоречий, связанных с понятием судьбы в его «Истории».

Не вдаваясь в подробности существующей по этому поводу дискуссии,³⁶ заметим лишь следующее.

Нам представляется, что в том, как Полибий использовал приемы логического объяснения событий и категорию судьбы, содержится определенная параллель со взглядами Сократа на пределы человеческого познания. Сократ осуждал людей, вопрошавших оракулов в тех случаях, когда ответ мог быть найден в разуме и опыте людей (Xen. Met. I, 7—9). Когда слово τύχη встречается у Полибия в подобных ситуациях, оно всегда имеет отрицательную окраску. Очевидно, широко распространенное среди его современников мнение о том, что все происходящее следует приписывать судьбе, было неприемлемо для Полибия потому, что такой подход не позволял глубоко проникать в природу вещей, а следовательно, противоречил целям его «прагматической» истории, для достижения которых требовался убедительный логический анализ событий. Поскольку человеческому разуму доступны причины далеко не всех событий и явлений, то в повествовании Полибия судьба встречается и в положительном смысле. В таких случаях она служит как бы термином, объясняющим явления, не поддающиеся логическому объяснению.

Вместе с тем в сочинении нашего историка имеются случаи совершенно особого употребления слова «судьба» в положительном смысле, отличные от тех, где оно служит просто ярлыком, обозначающим необъяснимые явления. Полибий говорит, что судьба правит миром и почти целиком подчинила его римскому владычеству, что она сделала римлян своим орудием в наказание Антиоха и Филиппа (I, 1, 4; XV, 20, 6—8). Таким образом, несмотря на то что для Полибия с точки зрения задач прагматического историописания очень важно было сузить сферу необъяснимых явлений, для обозначения которых он пользуется понятием судьбы, и максимально расширить область применения причинно-следственного метода, в его «Истории» присутствует также традиционное представление о судьбе как о сверхъестественной силе, правящей миром. Это, возможно, объясняется особым отношением Полибия к римской державе, как государству, подчинившему себе Средиземноморье.

Интересно остановиться на соотношении у Полибия двух противоположных принципов — судьбы, правящей миром (иррациональное начало), и логического расчета и сознательной воли человека. Если предусмотрительного человека постигает удар судьбы, то Полибий не усматривает в этом его вины, и наоборот, если человек необдуманно подвергает себя опасности, то, в случае неудачи, он, по мнению Полибия, заслуженно порицается здравомыслящими людьми (II, 7, 1—3; VIII, 2). Это противопоставление рационального расчета и судьбы изначально свойственно исторической мысли греков и не является монополией какой-либо философской школы. Уже Геродот вкладывает это противопоставление в уста Артабана: «Ведь принять хорошее решение я почитаю величайшей прибылью. Даже если что-либо и воспрепятствует, принятое решение от этого не становится хуже — его побеждает судьба. Принявший же плохое решение, если судьба ему благоприятствует, находит неожиданное счастье, но решение у него тем не менее было принято от этого нисколько не лучше» (VII, 10).

Ксенофонт развивает ту же самую мысль устами Сократа в беседе с Аристодемом. «(Сократ) Кто кажется тебе более достойными удивления, те, кто создают лишенные разума и движения изображения, или создающие разумные и действующие живые существа? (Аристодем) Конечно, клянусь Зевсом, те, кто создают живые существа, если только это делается не по какой-то случайности, но по разуму. (Сократ) В то время, как в отношении одних неизвестно, для чего они существуют, а в отношении других ясно, что они существуют для пользы, то какие из них, как ты считаешь, суть дела судьбы, а какие разума? (Аристодем) Подобает, чтобы рожденные для пользы были творениями разума» (Mem. I, 4, 4). Взгляды Полибия на противостояние в историческом процессе фатальной неизбежности и сознательной воли и логического расчета людей в целом традиционны для греческой историко-философской мысли.

Полибий, будучи человеком практического склада ума, весьма настороженно относился к политическим теориям других авторов. Сам он также старался не уклоняться в сторону теоретических изысканий. Тем не менее этот «нетеоретический» историк сделал то, что не делал никто из его предшественников: три книги из его «Истории» (VI, XII и XXXIV) посвящены специальному кругу теоретических проблем и представляют собой самостоятельные трактаты.

Наиболее важной с точки зрения исторической науки является политическая теория Полибия, которой посвящена вся VI книга его сочинения. Это обстоятельство объясняется тем, что стремление Полибия написать прагматическую, полезную читателю историю безусловно требовало глубоких обобщений в области политической истории. Однако в том виде, в каком политическая теория представлена Полибием в VI книге, она превосходит нужды собственно исторического сочинения и представляет собой совершенно самостоятельное произведение, тем более что в остальных частях «Истории» Полибий не использует политическую теорию, разработанную им в этой книге.