Всему свое время - [16]

Это было что-то ужасное. Отвратительно и больно. Лика старалась не смотреть на него, не слышать, не ощущать, не чувствовать. Она только подумала о том, что никогда не могла себе представить, что он способен на такое. Что он может быть таким грубым… И даже грубостью это нельзя было назвать. Это было просто зверство. И еще подумала о том, что, прости Господи, но хорошо, что она действительно не девственница. Хотя и теперь не представляет, как сможет с этим справиться… Господи, ну скорей бы это кончилось!

Потом, когда это все-таки кончилось и Максим, похоже, израсходовал изрядную долю своих сил, она медленно выбралась из-под распростертого на ней тела, встала и, пошатываясь, побрела в душ. Сейчас же смыть с себя всю эту грязь, эту мерзость, следы его рук!

— Энджел…

Лика медленно повернулась и, глядя на него пустыми глазами, «Господи, как же все это мерзко!» — сказала:

— Уходи.

— Энджел, прости меня, — он поднялся, двинулся к ней. — Прости, я не соображал, что делаю… — Он подошел почти вплотную, но Лика даже не подумала отступать.

Она его не боялась. Он был ей просто отвратителен. Лика и сама себе была отвратительна. И ничего, кроме этого отвращения, сейчас не чувствовала и почувствовать не могла. Он легко коснулся пальцем ее плеча, она вздрогнула, но не от страха, а от отвращения, подняла на него глаза и устало повторила:

— Прошу тебя, уходи.

Максим почему-то отшатнулся, как от пощечины, и молча стал одеваться. Лика стояла, смотрела и ждала, когда он наконец уберется. Когда он уйдет, она смоет с тела его следы. С тела-то смоет, а вот с души?

Максим оделся и уже в дверях остановился и спросил умоляюще:

— Энджел, ты простишь меня? Ты сможешь меня когда-нибудь простить? — Глаза у него были молящие.

— Бог простит, — равнодушно проговорила Лика. — Убирайся.

Он еще минуту постоял, причиняя ей настоящие муки только одним своим видом, и наконец вышел. Лика медленно опустилась по стене, села на пол и, уткнувшись лицом в колени, заплакала. Горько, навзрыд. Она плакала о себе. О том, что никогда не сможет быть счастлива с мужчиной. Видимо, Господь ее этим счастьем обделил. Она никогда не сможет больше поверить ни одному из них. Как? Если даже Максим такое сотворил… Он не только надругался над ней, над ее телом, он предал ее душу… Нет, она не сможет им доверять. Слишком много ран, слишком много предательства.

Она плакала и о нем. О том, что он не понял того, что сделал. И о том, что вряд ли это поймет. Но, может быть, он все-таки сможет понять и… Что «и», Лика предпочла не думать. Пусть сам. У каждого свой путь.

Она плакала и о том чувстве, которое было между ними. О том, что теперь уже невозможно его воскресить. И ей было безумно жаль ту девчонку и того паренька. Они предали и их тоже.

Лика плакала долго. Но слезы высохли, и она пошла в душ, где долго, тщательно смывала с себя ощущение отвращения и следы его рук, его дыхания, его тела, его похоти. Она так тщательно терла себя губкой, что кожа покраснела и начала саднить. Только тогда остановилась и с удивлением поняла, что делает.

А когда Лика вышла из душа, сил ей хватило только на то, чтобы добраться до постели и провалиться в темный, пустой сон.

Разбудил ее телефонный звонок. Лика лежала и слушала, она не собиралась поднимать трубку, почему-то уверенная, что это Макс. Однако настойчивость, с которой кто-то пытался до нее дозвониться, подсказала, что вряд ли это может быть он. Лика с трудом встала и добрела да телефона. Это оказалась Рита.

— Девочка моя, — без предисловий начала она, — я к тебе сейчас приеду.

Лика поняла, что Рита все знает. Откуда? От Максима? Он что, еще и рассказывает об этом?

— Рита, не надо, — устало попросила она, — не надо, мне стыдно.

— Что?! — возмущенно воскликнула Рита. — Тебе стыдно?! Да это ему должно быть стыдно! Приперся пьяный в стельку и ну сопли на кулак мотать, канючить: «Я без нее не могу… Мне без нее все не мило… И как я только мог… И какая я скотина»… В общем, устроил тут целую истерику, едва не…

— Хватит, Рита, — все так же устало прервала ее Лика. — Не хочу.

— Да, — Рита вздохнула. — Я, пожалуй, понимаю. Но все-таки приеду, — не спросила, а констатировала она.

— Как хочешь, — проговорила Лика и, помедлив, нерешительно поинтересовалась: — Что ты ему сказала?

— Сказала, что, если он попробует подойти к тебе ближе чем на пятьдесят метров, я сама его уложу из Вадькиного кольта, — с какой-то злой уверенностью сообщила Рита.

Лика слабо улыбнулась:

— Круто. Спасибо. А если серьезно?

— А если серьезно, то посоветовала, чтобы шел в церковь. Господь милосерден, авось простит. Он, конечно, ныл, что прощения ему нет и не может быть. А я пояснила, это, мол, как просить будешь… — Рита вздохнула. Не знаю, что и сказать…

— А ничего и не надо говорить… — тихо промолвила Лика. — Ничего тут не скажешь…

— Знаешь, — философски заметила Рита, — нельзя войти в одну реку дважды… Так я еду?

— Нет, не надо, Рита, — попросила Лика. — Мне нужно побыть одной. Давай завтра? Можно прямо с утра…

— С тобой все в порядке? — обеспокоенно поинтересовалась подруга. — Может, я все-таки приеду?

— Со мной все в порядке, насколько это вообще возможно, — спокойно отозвалась Лика, — в данной ситуации. Мне нужно побыть одной, как-то смириться и справиться со своим стыдом. Приезжай завтра.