Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка - [79]

Когсуэлл гораздо лучше ориентировался в библиотечном деле благодаря знакомству с многими немецкими библиотеками, в том числе с библиотекой Гёттингенского университета. Но нехватка времени и средств не позволила ему использовать более сложные схемы и заставила вернуться к подготовленным Кросуэллом «семнадцати коробкам разрезанных пополам листов ин-фолио, каждый из которых содержал одно имя автора и сокращенные названия его работ», листы были расставлены в алфавитном порядке. Этот компромисс, в его представлениях, был временной мерой. Однако двадцать лет спустя по другую сторону Атлантики и в связи с национальной библиографией знаменитый библиотекарь Британского музея Великобритании Антонио Паницци (1797–1879) выражал стойкое несогласие со старыми системами классификации:

Выбор между строго классифицированным [то есть предметным] и строго алфавитным каталогом в действительности может считаться сделанным. Первый… возможно, был уместен в Александрийской библиотеке; однако многочисленность разделов наук, их сложность и тонкость, с которой они смешиваются и оттеняют друг друга, делают каталогизацию, основанную исключительно на предметном расположении, иллюзорной[523].

Для Паницци и Британского музея алфавитный порядок представлял собой единственно возможное прагматическое, современное решение.

Эти вопросы поднимались и в американских университетских библиотеках по мере того, как сами вузы переходили к использованию системы оценок, основанной на алфавите. И все же университеты не были естественной средой для более широкого применения алфавитного упорядочения. Даже в Новом Свете, который, как считается, освободился от старой кастовой системы благодаря обретению независимости, иерархия в обществе сохранялась: самые ранние сохранившиеся списки студентов в Гарвардском и Йельском колледжах упорядочены не в соответствии с собственными заслугами студентов, результатами экзаменов или оценкой их поведения, но в соответствии с социальным статусом их семей. Только в 1886 г. Йельский университет начал перечислять имена выпускников в алфавитном порядке[524].

В то же время во многих колледжах для обозначения проходных или провальных отметок использовались описательные выражения. В конце XVIII в. в Йельском университете существовала такая градация: Optimi (лучшие); следующие за Optimi; Inferiores (Boni) (менее хорошие) и Peiores (худшие). В XIX в. на смену ей пришла шкала оценок от 1 до 4. Гарвард, с другой стороны, перешел от цифр к буквенным оценкам, в порядке убывания от А до С, одновременно с введением выстроенной по алфавиту картотеки. Университет Мичигана первоначально упростил свою систему оценок до pass (проходная) и fail (провальная), а позже заменил ее на P (passed – «сдал»), C (conditioned – «переведен на курс с переэкзаменовкой») и A (absent – «отсутствовал»). Маунт-Холиок (женская семинария в штате Массачусетс, основана в 1837 г.) использовала буквы A (отлично), B (хорошо), C (удовлетворительно), D (едва сдала), E (не сдала), но затем перешла на систему, в которой проходными считались баллы от A до E, а F стал обозначением провала на экзамене[525][526]. Ни одно из нововведений не вызвало дискуссии о том, почему А почти всегда означает лучшую оценку, – это казалось очевидным.

В некотором отношении превосходство начальной буквы алфавита имеет древние корни: так, Мишна, сборник раввинских законов, записанных в III в. н. э., но фиксирующих устную традицию, которая может восходить к VI в. до н. э., классифицирует вино и масло по качеству, и лучшее называется «алеф», или A[527]. Спустя два тысячелетия этот подход оставался в силе: в XVIII в. компания Lloyd's of London относила к классу A1 суда, находившиеся в лучшем состоянии и построенные из лучших материалов[528].

Библиотекарь из Гарварда допускал, что алфавитный порядок полезен, однако не для всех. В 1840 г. работа над каталогом библиотеки колледжа, которая продолжалась почти три десятилетия, была завершена. Сведения о каждой книге были записаны на отдельном листочке бумаги, наклеенном на карточку стандартного размера; все карточки были расставлены в деревянных ящиках в алфавитном порядке. Впрочем, эти карточки рассматривались как рабочий инструмент сотрудников библиотеки и не предназначались для читателей, которые должны были блуждать по лабиринту старых каталогов, упорядоченных по формату и теме, а также по алфавиту. Лишь в 1861 г. библиотека открыла свой рабочий карточный каталог не только для сотрудников библиотеки, но и для преподавателей и студентов Гарварда. Чтобы он мог выдержать столь интенсивное (и к тому же непрофессиональное) использование, устройство ящиков пришлось изменить: в них были вставлены деревянные разделители, обозначающие начало каждой буквы алфавита, а возле нижнего края каждой карточки было пробито отверстие, через которое вставили стержень, сохраняющий их в неизменном порядке[529]. Впервые библиотека получила каталог, состоящий из стандартизированных карточек, каждая из которых содержала одну единицу информации, при этом все карточки были расставлены в единой последовательности, и, более того, эту последовательность можно было бесконечно расширять с помощью дополнительных карточек и ящиков.