Всемирный светильник. Преподобный Серафим Саровский - [22]

“Безмолвие, – говорит епископ Феофан Затворник, – не всегда есть уединенный образ жития, но непременно бывает состоянием, в коем внутрь собранный и углубленный дух, огнем Духа Божественного возводится к серафимской чистоте и пламенению к Богу и в Боге”.

Отец Серафим достиг уже этого состояния, и потому ему было безопасно возвратиться в обитель и идти дальше по пути живого богообщения... И казалось, будто в существе ничто не менялось. Но Бог усмотрел лучшее...

...Брат рассказал, как принял его батюшка. Отец-настоятель, может быть, узрел в этом молчании признак своей воли, велел послушнику в следующее воскресенье повторить ему решение собора. На этот раз о.Серафим благословил брата и вместе с ним пришел в монастырь. Это было 8 мая 1810 года, в день тайнозрителя и Апостола любви Иоанна Богослова, и в канун великого Чудотворца, Многомилостивого Святителя Николая. Первый сочетал в себе и высочайшее созерцание, и нежнейшую любовь к “деткам”, “чадцам”, людям (1Ин.2,1; 4,4; 5,21).

А святому Николаю, когда он хотел уйти в пустынь, был глас Божий: “Иди в мир, и спасешь душу свою”.

Не заходя в келью, о.Серафим направился в больницу, а когда заблаговестили ко всенощному бдению, он пришел в храм...

Весть об этом быстро распространилась среди братии: удивились, но и обрадовались они, что батюшка решился опять жить среди них.

На другой день преподобный причастился Св. Тайн по обычаю, в больничной церкви, а оттуда направился к отцу игумену Нифонту и получил от него благословение жить в затворе в своей монастырской келье.

Так начался новый, третий, монашеский подвиг его, продолжавшийся тоже почти 16 лет. Из них первые пять лет были затвором в полном смысле, а потом батюшка постепенно будет ослаблять его, чтобы служить людям.

Жизнь его и внутренне и внешне проходила приблизительно так же, как и в пустыньке. Разница лишь заключалась в том, что он уже никого решительно не принимал, ни с кем не говорил. Кроме того, он не мог уже по-прежнему заниматься здесь и физическим трудом, уделял этому лишь малое время. И потому весь и всецело отдался только молитве, богомыслию, чтению Слова Божия и святых Отцов, освободившись от всяких иных забот и попечений.

– Малый волос смущает око, и малое попечение губит безмолвие, – говорят святые Отцы. И это “безпопечение” и дано было затворнику. В келье его, кроме иконы и обрубка пня, не было ничего. Он для себя не употреблял даже огня. Питьем его была одна вода, а в пищу он употреблял только толокно да кислую капусту. Все это доставлял ему живший рядом с ним по келье монах о. Павел.

“Затворник, – пишет автор Дивеевской летописи, – чтобы никто не видал его, накрывал себя большим полотном, и, взявши блюдо, стоя на коленях, как бы принимал пищу из рук Божиих, уносил ее в келье. Там, подкрепивши себя пищею, посуду ставил на прежнее место, опять скрывая лицо себе под полотном. Покров, набрасываемый на лицо [10], объясняется примерами древнейших пустынножителей, которые кукулем скрывали вид свой, еже не видети суеты (Пс.118,37). Случалось так, что старец и вовсе не являлся брату, и носивший пищу опять уносил все, что было предложено: старец оставлял себя без вкушения пищи.

Впоследствии же, когда о.Серафим несколько ослабил строгость затвора и даже сокровенно иногда выходил в лес, то он по временам питался даже одною травою, как об этом сам он поведал потом, уже после затвора Дивеевской сестре Прасковье Ивановне, в постриге – монахине Серафиме.

Только что вступив в обитель, она 2 февраля, в день Сретения, получила от батюшки первое послушание: дважды в один день прийти к нему из Дивеева в Саров и обратно. Это составляло около 50 верст. Смутилась сестра, но, убежденная старцем, поступила по повелению его. Встретив ее в первый раз после ранней обедни, батюшка весело отворил ей дверь со словами: “радость моя”, потом, посадив ее отдохнуть, подкрепил частицами просфоры и святою водою и отослал обратно с большим мешком толокна и сухарей для обители. К вечерне она пришла во второй раз.

– Гряди, гряди, радость моя! – с восторгом приветствовал ее о.Серафим, – вот я накормлю своею пищею.

И поставил перед нею большое блюдо пареной капусты с соком. Когда она начала есть, то ощутила необыкновенный вкус. В другой раз он велел ей работать в лесу и собирать дрова.

“Часу в третьем, – рассказывается в записи, – он сам захотел поесть и говорит: “Поди-ка, матушка, в пустыньку: там у меня на веревочке висит кусочек хлеба, принеси его”. Сестра принесла. Батюшка посолил хлеб, помочил его в холодной воде и начал кушать. А часть он отложил сестре Прасковье, но она не могла даже разжевать его – так он засох и зачерствел. И подумала: какое лишение терпит батюшка! А он прозрел ее мысль и сказал: “Это, матушка, еще хлеб насущный! А когда я был в затворе, то питался зелием: траву снить обливал горячей водою, так и вкушал; это пустынная пища, и вы ее вкушайте”.

Незадолго перед кончиной преподобный подробнее рассказал о своем постничестве: “Я сам себе готовил кушанье из снитки: я рвал ее да в горшочек клал; немного вольешь, бывало, в него водицы и поставишь в печку – славное выходило кушанье”.