Всемирный следопыт, 1930 № 07 - [13]
Я смотрел на этот продолговатый серый камень, на отшлифованной верхней его грани стояли древнегреческие письмена: «С попутным ветром». Слов немного, но они сильнее многословия. Через две с половиной тысячи лет они пронесли суровую историю ольвийского рыбака.
Я наклонился над камнем. Он был цел и чист, и мне казалось, что только вчера пролились на него слезы женщины, которая в счастливом городе посмела быть несчастной.
III. Земля аукается
Заведующий ольвийскими раскопками профессор Фаворский остался доволен двумя последними днями работ. Одной из его партий удалось откопать каменный детский гробик, который был наполнен миниатюрными сосудами, статуэтками богов и игрушками. А в другом месте, уже на территории города, профессор сам проник из бокового прокопа в подвал одного дома и нашел там целый склад посуды: тут были и большие амфоры для вина, и энохои для воды, и гидрин, и кратеры[9]). Когда находки были принесены в ближайшую хату, профессор расставил весь этот древний обиход на лавках вдоль стен. И вот в обыкновенной крестьянской хате, под ручниками, образами и «Конницей Буденного» возникло видение Эллады. Кувшины посерели, растрескались, но в их изысканных и уверенных овалах чувствовалось дыхание подлинного искусства. Приступая к составлению описи находок, профессор смаковал удачу. Увлекаясь, он даже разговаривал с древними кувшинами:
— Итак, милейший кратер, вы имеете двойной расширяющийся воротник… И вы несомненно употреблялись для смешивания воды с вином… Так и запишем… Посторонитесь, плечистая тетушка амфора! Вы совсем загородили маленький киликс — эту чудесную широкую вазочку… Вероятно, из такой же Сократ выпил свою цикуту…[10]) Двадцать три века живешь ты, малютка!..
Окончив опись, профессор еще раз окинул удовлетворенным взглядом свой музей и вышел из хаты.
Лиман уже темнел. За макушки сиротливых колонн некрополя зацепились последние лучи и зажгли их как факелы. На дворе у сарая возился с инструментами Лукин — студент-практикант. Он с промежутками сильно бил молотком по тонкому ломику, стараясь выпрямить его на камне, и удары резко вонзались в вечернюю тишину.
Профессор на секунду насторожился, затем подошел к Лукину. Студент приостановился и поднял голову.
— Кончили? — спросил он.
— Какой странный звук! — не обращая внимания на вопрос Лукина, заметил профессор. — А ну, бейте, бейте еще!
Камень сидел в земле. При каждом ударе он сильно сотрясался, и ударам глухо и едва уловимо что-то вторило из-под земли.
— Вы слышите? — снова спросил профессор.
Но Лукин ничего не слышал.
— Чорт возьми, неужели здесь? Под сараем? — продолжал профессор свои таинственные догадки.
Лукин по его просьбе еще несколько раз ударил молотком, теперь уже по камню. Профессор заходил с разных сторон и одобрительно кивал головой. Тем временем в углы двора густо набились сумерки, и исследователям пришлось отложить свою работу до утра.
На другой день профессор встал спозаранок. Приятно озабоченный, он расхаживал с хозяином хаты по двору и жестами намечал какие-то невидимые линии. А когда пришли рабочие, он велел опустить в землю щупы[11]). Два из них, которые вогнали со стороны ворот, не дали положительных показаний, а третий, опущенный около самого сарая, после первых усилий легко пошел в землю, будто гвоздь, пробивший насквозь дощечку. Профессор снова подошел к хозяину. После небольших переговоров тот отпер сарай. Люди вошли. Когда опустили щуп в правом углу сарая, он сразу наткнулся на что-то твердое. Так повторилось несколько раз.
Когда профессор отложил у себя в блокноте прямую линию, отметил на ней точки уколов щупа, затем опустил от них перпендикуляры соответственной длины и концы их соединил, то у него получился отчетливый рельеф свода.
Приступили к раскопкам. Поиски начали со двора. План подземных сооружений теперь был ясен профессору. Он показал исходную точку. Вскоре на полуметре под землей была обнаружена каменная ступенька. За первой вниз пошла другая, третья, и перед исследователями открылся величественный «дромос»[12]), который вел к подземной усыпальнице.
— Дыра! — неожиданно крикнул Лукин, копавший в яме вместе с рабочими. — Никак, покойнички улизнули, Владимир Иванович!
И, действительно, над дверью склепа, задвинутой изнутри тяжелой каменной плитой, в своде зиял пролом шириною в человеческие плечи. Лукин со свойственной ему быстротой и беззаботностью выхватил из кармана электрический фонарик и крикнул:
— Товарищи, задрыгаю ногой — это значит: тащите меня обратно!
И студент нырнул головой в отверстие. Минута прошла в нетерпеливом ожидании.
Наконец ноги шевельнулись, и Лукина вытащили из отверстия.
— Владимир Иванович, там земли до чорта! — сказал он. — От самого верху. И ни одного покойничка.
Приступили к тщательному обследованию склепа. Камень из входного отверстия вытащить было нельзя: его не пускали дверные косяки. В этом заключался секрет греческих погребальных построек. Дверной камень — огромную гладкую плиту — можно было задвинуть только изнутри. Спрашивается: кто же ее задвигал? Не покойники же? Искусный прием греков остался неизвестен. Когда исследователи попробовали протолкнуть камень внутрь, он не подался; бить сильнее не решались из опасения расколоть. Оставалось отверстие над дверью. Профессор заглянул в него. Наскоро был составлен план действий. Оказалось, что земной наплыв понижался от пролома к противоположной стене. Решено было расчистить пробитое отверстие и спустить в склеп сначала Лукина, а потом одного рабочего. Они должны были постараться проникнуть в небольшую камеру перед склепом и там обследовать изнутри плиту-дверь.
