Всемирный следопыт, 1929 № 11 - [39]
На обратном пути я подошел к ущелью, зажатому между двумя гранитными массивами. Такие места всегда дают что-нибудь интересное, в крайнем случае красивый вид. Не прошел я и двадцати метров, как над моей головой на скале увидел два куска дерева. Их слишком прямые очертания сразу сказали, что это следы пребывания человека. Вскарабкавшись на скалу, я увидел очень большой деревянный крест, древесина которого истлела и превращалась между пальцами в порошок. Глубоко вделанный в дерево медный крест зеленел окисью меди. Был ли это просто отголосок широко распространенного старого обычая Севера всюду ставить кресты, или это обозначало что-нибудь другое?
Распутывание сложнейших дел Шерлока Холмса было пустяком по сравнению с моей задачей. Ведь кресту было не менее сотни-другой лет, и сколько десятков раз на островке сменялся растительный покров, уничтожая следы работы человека! Медленный, очень внимательный осмотр местности скоро оправдал себя.
В том месте, где гранитный массив расходился на два крыла, в одной из каменных стен было выдолблено значительное углубление. Под толстым слоем перегноя я нашел осколки породы, говорившие об ударах железной киркой. К нише примыкали две стенки из полуистлевших бревен. Следовательно здесь когда-то была избушка. Благодаря корням брусники и других растений, со всех сторон уцелели земляные насыпи, окружавшие стенки, — вероятно для тепла. Внутри, у входа, сохранился каменный очаг, какие еще до сих пор делают наши северные промышленники. В каждом из уцелевших углов был врезан в дерево или медный позеленевший образ или такое же распятие старообрядческого типа.
Жил ли здесь охотник-промышленник? Новый осмотр тотчас же дал ответ. Загадку разрешила лавка, на которой он спал. Она состояла из четырех бревен. На одном из концов ее лежал вдавившийся в дерево большой камень. Случайно? — Нет. Он когда-то служил подушкой; камень, почти целиком ушедший в трухлявое дерево, имел искусственную выемку как раз по форме человеческой головы. Жесткая же подушка была у этого пустынника!
Естественно явилась мысль: чем же он жил? Если он был отшельником, каких очень много жило с XIII по XIX век на окраинах нашего Севера, то он не имел права есть мяса. Оставались лишь ягоды и рыба. Никаких следов былого земледелия не сохранилось. В каких-нибудь трехстах метрах от кельи оказалась речка. Пройдя в обе стороны по ее берегу, я понял, что это очень узкий проток озера, разделяющий островок на две части. Как я вскоре убедился, рыба из озера заходила сюда.
Вернулся к келье. Новые поиски опять дали находку: семь выдолбленных в скалах углублений, которые были прикрыты каменными плитами. Конечно здесь хранились запасы пищи пустынника.
Присев у обвалившегося входа, я стал восстанавливать суровую картину жизни отшельника. Гонимые царями блюстители «старой веры» бежали из Средней России поодиночке или небольшими группами и селились по бесчисленным глухим островкам крайнего Севера. Келья одного из таких беглецов вероятно и была передо мной…
Торжествуя победу над задорным геологом, я засвистел в свисток. Послышался ответ. Через некоторое время появились Владимир с Петькой. Мне удалось разыграть роль удрученного неудачей. Геолог, торжествуя, минут пятнадцать морил меня рассказами о местных породах, показывал отбитые куски, сообщал примерное процентное содержание кварца, эпидота и прочих минералов. Наконец выдохся и ехидно спросил:
— Ну, а ты что нашел в своей области?
С трудом сдерживая радость, я потащил товарища к месту моей находки. Говорил не меньше часа, прочитал лекцию о жизни Севера в давно прошедшие суровые времена. И снова этнография восторжествовала над геологией. Он честно признался, что моя находка интереснее, чем процентное отношение оликоглаза к микролину, уже давно ему известное из предыдущих работ. Молчаливый Петька лишь поеживался от холода и, шмыгая рукой под носом, впивался в каждое мое слово. То один, то другой задавали мне вопросы; я отвечал; снова расспросы. Незаметно наступил вечер.
Пришлось итти на берег, чтобы отыскать вытащенную из воды лодку и достать из нее провизию. Лодка вскоре нашлась, но провизия из нее исчезла. Кроме остатков рыбы и развороченного мешка ничего не оказалось.
— Сшамано? — растерянно спросил Владимир.
— Похоже на то, — жалобно пискнул Петька.
Минуты две мы молча переворачивали мешок, осматривали кусочки рыбы и дыру в мешке.
— Митькой звали! — с искренней грустью процедил сквозь зубы геолог, указывая на уцелевшие рыбьи хвосты.
— «По усам текло, а в рот не попало», — вспомнилась мне популярная концовка сказок.
Очень сведущий в геологии, Владимир оказался беспомощным ребенком в следопытчестве. Кварцы и биотиты не помогли ни на йоту распутать происшедшее. Между тем Петька шмыгал охотничьей собачонкой по скалам. Дождавшись признания Владимира в полной его беспомощности, я принялся разматывать клубок загадки.
Во-первых, это дело не человека — лежавшие ружье с патронташем оказались на месте. Жестяная банка с сахаром, выкинутая из мешка, не была открыта. Почти целиком съеденной оказалась лишь вареная рыба, при чем вор достал ее через прогрызенную в мешке дыру. Значит, в наше отсутствие приходил зверь и притом хищный. Олень не стал бы зубами прогрызать мешок.
