Всемирный следопыт, 1928 № 03 - [3]

Колоть же «зверя» — мясистого неповоротливого червя — можно было наверняка в неглубоких местах легкой длинной острогой с четырьмя железными зубцами.

Как и у всех хищников, с Выдриным в шампунке всегда было необходимое для лова «зеркало». «Зеркалом» у ловцов назывался небольшой квадратный дощатый ящик, по виду напоминающий деревянные коробки, в которых изготовляется творожная пасха. На дне ящика было вставлено обычное оконное стекло.

Держа за боковые веревочные ручки, Выдрин ставил на воду «зеркало» стеклянным дном и, прильнув лицом к верхней полой стороне, выглядывал добычу на глубине до десяти метров. Наметив трепанга, он нацеливался в него ловецким копьем и вмиг втаскивал в лодку.

Кропотливым ловом добывая по одному полуфунтовому червю со дна морского, опытный ловец умудрялся понатаскать по несколько пудов в день. Из нескольких пудов свежей добычи у него выходил пуд сухого обработанного червя, за который он получал от китайцев гастрономов по 16–18 рублей.

Только перед самой империалистической войной в заливе Петра Великого появились первые ловцы-водолазы, и Федор Выдрин оказался одним из первых. Легкую острогу и неудобную драгу он сменил тяжелым, громоздким костюмом водолаза, и уже не «колол» и не «наводил зверя», а лазил за ним на морское дно.

* * *

Старый трепанголов настолько хорошо знал трепанга и его жизнь, что по малейшим изменениям в поведении червя предугадывал погоду:

— Готовьте тент, быть шторму, — заявлял Выдрин, поднявшись со дна морского. — Трепанг нонче не покоен: зарывается в песок, лезет под ракушки…

Море было спокойно, но команда послушно разворачивала тент: Выдрин никогда не ошибался.

Ворочая головой в просторном шлеме с тремя окнами — перёд лицом и по бокам — он не однажды различал зоркими глазами чудовищных осьминогов, притаившихся на камнях.

И камни, и облепившее их безобразное тело осьминога, были одного и того же грязно-темного цвета. Лишь неподвижные блестящие бутылочного цвета глаза выдавали чудовище.

Встреча со спрутом — весом иногда до 250 килограмм — не пугала бывалого водолаза. Он отлично знал уловки и характер хищника. Знал, что осьминоги живут в скалах небольшими обществами, и никогда не тревожил животного возле камней, опасаясь засады.

Но горе тому спруту, который, выходя в одиночную разведку, попадался Выдрину на открытом месте. На своем веку водолаз добыл не один десяток страшных хищников подводья и выгодно их продавал в китайских харчевнях.

Выдрин близко подпускал к себе громадное чудовище, похожее на фантастического паука с шевелящимися щупальцами.

Осьминог, возмущенный присутствием непрошенного гостя, выпускал облако темной жидкости[4], чтобы легче поймать в мутной воде смельчака, и уже расправлял змеевидные щупальцы. Выдрин, улучив момент, выпускал воздух между водолазным костюмом и одеждой, надувал костюм, отделялся со дна и легко перепрыгивал через осьминога.

Меткий молниеносный удар трепанголовным крючком в глаз — и осьминог в крепких руках водолаза.

Иногда же Выдрин, зная хищный обычай спрута обвивать жертву гибкими щупальцами, попросту подсовывал ему конец палки, и жадный спрут обвивался вокруг нее. Выдрин быстрым движением руки прижимал наружную кнопку клапана, отработанный воздух надувал его рубаху пузырем, и он поднимался наверх. Вместе с водолазом всплывал на поверхность и осьминог, который никак не хотел расстаться с неподатливой «добычей» и сам, превращался в богатую лакомую добычу кунгасового повара.

Но осьминоги попадались редко и еще реже можно было вступить с ними без риска в единоборство.

Для кухни, на ушицу, водолаз перед тем, как покинуть дно, обычно поддевал крючком какую-нибудь подвернувшуюся ему пожирней рыбеху.

Пойманный трепанг, то ли от испуга, то ли из чувства самосохранения, выбрасывает наружу часть своих липких клейчатых внутренностей, и их запах привлекал рыбу.

Выдрин привык, чтобы его по дну сопровождали стайки рыб, снующих по следам за мешком, набитым червями. Когда у водолаза было хорошее состояние духа при удачном улове, он любил поиграть с рыбами, пугал их, хватая неожиданно руками за хвост какую-нибудь чересчур осмелевшую рыбу, прошмыгнувшую у него под мышками.

* * *

Вечерами, когда звезды мерцали в небесах и отражались в море, кунгасы, покидая тайные трепанговые гнезда, сплывались к базе.

Быстрым и ловким движением юлы каждое судно круто поворачивалось и причаливало кормой к пристани. Команды сдавали на берег улов, и кунгас № 13 никогда не отставал от других в добыче.

На кунгасах, освещенных кое-как фонариками, слышалась гортанная мягкая речь китайцев, грубые, отрывистые голоса корейцев. Где-нибудь мечтательный ловец червя затягивал тягучие, плаксивые песенки далекой родины…

Большая часть ловцов на ночь не выходила на берег, ночуя тут же, на кунгасе, где днем протекала бестолковая, тусклая жизнь и тяжелый, неуверенный труд.

И вечером на берегу кипела работа.

Трепанг требует быстрой и своевременной обработки. Еще на кунгасе, сразу же после улова, червя очищают от внутренностей надрезом брюшка. На берегу очищенных червей кладут в громадные котлы и вываривают в морской соленой воде, то и дело помешивая деревянными лопатками. Варщикам, знатокам своего дела, надо знать точно время: двадцать минут варки — и червь, похожий на молодой огурец, раскладывается черпаком до кадкам.