Всемирный следопыт, 1926 № 11 - [11]
«Поняв это, я мог уже составить цельную картину из отдельных частей мало понятной мне речи; картину древней жестокости и несправедливости, причиненных белым человеком этому кроткому народу „во имя креста“; картину алчности белого человека к золоту, которое и было главной причиной этой кровавой борьбы, безнадежного сопротивления невооруженного народа и жестокого, бесчеловечного истребления его. С другой стороны, мне ясно представилась роль захватчиков-империалистов, которые, проповедуя цивилизацию, милосердие и христианство, сжигают и уничтожают все на своем пути, убивая и порабощая слабых, кротких и мирных людей. Предки этого народа, повидимому, не избежали кровавой участи. И не удивительно, что на золото они смотрели, как на зло, как на нечто такое, что нужно прятать подальше, чтобы его блеск не привлек сюда тех, кто несет с собой смерть…»
V. Золотые игрушки.
«Особенно богато было золотом русло небольшого ручья. Я находил здесь большие отложения золотого песку. Иногда я забавлялся тем, что вынимал со дна блестящий песок и складывал его в кучки на прибрежных камнях. Как-то раз я устроил гать и отвел в сторону часть ручья, обнажив его русло и открыв новую, богатую золотоносную жилу. Но золото в ту пору еще мало прельщало меня, ибо я гораздо больше ценил окружающую меня красоту природы. Блестящие капли воды, стекавшие с моих пальцев, казались мне прекраснее блестящих песчинок золота.
«Однажды я наткнулся на пещеру. Я не видел ее раньше только потому, что не заходил в это место. Это было естественное отверстие в боку небольшой горы, около двух метров в ширину и метра в высоту, с углублением внутри горы, размером до ста квадратных метров. Лучи заходящего солнца бросали свет в эту пещеру, и я имел возможность осмотреть ее. Быть может, в течение многих сотен лет эти люди прятали здесь золото. Из этого вы можете заключить, что я увидел в этой пещере. Золото лежало на полу огромными кучами. Повсюду попадались небольшие самородки, иные величиной с вишню.
«Выйдя из пещеры, я заметил небольшую кучку самородков различных форм, лежавших на большом, гладком камне. Нужно полагать, что дети отобрали их для своих игрушек. Один самородок, по форме напоминавший сердце, с отверстием по середине, привлек мое внимание. Я продел шнурок в отверстие и повесил его себе на шею. Вот он».
Рассказчик расстегнул мягкий воротник своей сорочки, снял с шеи самородок, висевший на шнурке, и протянул его мне.
— Вот все, что осталось у меня теперь от тех сокровищ, — сказал он, снова надевая шнурок на шею. — В ту ночь я не мог заснуть. Мысли не давали мне покоя. Жизнь, которой я жил, сразу, так сказать, отпала от меня, и мной овладело новое, сильное желание. Это не было желание богатства, но скорее желание власти. Вот именно — желание власти. Я начал мечтать о том, как я возвращаюсь в свой родной город, в Гильсборо, и мне устраивают торжественную встречу. Ну, не сумасшествие ли? Но на самом деле это было так. Я предавался таким детским фантазиям и быстро начал уступать соблазну. Я уже видел себя «большим человеком» в своем городе, владельцем прекрасного дома, автомобиля… Вещи, вещи, вещи! Иллюзия богатства!
«Благодаря таким фантазиям, тихая и мирная жизнь долины становилась мне ненавистной; я тосковал по звукам бесчисленных шагов, по грохоту бесчисленных колес, по шуму и блеску улиц большого города. Постепенно мною овладела мысль, что все это золото принадлежит мне и что предприимчивая белая раса должна овладеть тем богатством, которому эти люди с бронзовой кожей не находили никакого применения. Свою любовь и расположение к ним я считал теперь сантиментальностью. Я бесконечно строил планы и мечтал, мечтал и строил планы. Яд корыстолюбия действовал во мне все сильнее и сильнее.
«Потребовалось много недель, чтобы нагрузить золотом скрытую в укромном месте пирогу. В то время я думал, что за мной никто не следит, но я ошибся. Я грузил золото в пирогу, доставая его и прямо из ручья, но большую часть мне пришлось принести из пещеры. Конечно, были такие моменты:, когда у меня являлось раскаяние, и тогда я колебался. Но мною, как видно, крепко овладела алчность.
«Однажды, работая у своей пироги, я увидел Симу и Канаку, которые, стоя рядом, смотрели на меня. Мне вдруг сделалось страшно стыдно. У меня сразу отпало желание уходить от этих людей. Кровь бросилась к моим щекам. У меня было такое чувство, как будто меня застали за каким-то мерзким делом те люди, мнением которых я дорожил, и я хотел покаяться, сознаться во всем и опять примириться с ними. Но я знал, что было уже безнадежно поздно. И я продолжал нерешительно стоять около своей пироги, полный ненависти к самому себе за свою неискренность.
«Ко мне подошел Сима. Не говоря ни слова, он, с выражением не то жалости, не то презрения на лице, вручил мне свое копье, жестом руки указал мне, чтобы я уходил, и повернулся ко мне спиной. На одну минуту меня охватило такое чувство, что уж лучше бы он пронзил меня копьем…»
VI. Галлюцинации и бред.
«Итак, я покинул долину, где я познал душевный мир и покой, и с тех пор я не знал покоя ни на минуту. Были такие дни, когда я лежал полумертвый в своей пироге, на куче золота, мучимый мухами и другими кусающими и жалящими насекомыми. Это были тяжелые, мучительные дни, когда я не желал ничего, кроме смерти. Мои телесные страдания были невыносимы, но еще больше я страдал душевно.
