Всемирный следопыт, 1925 № 07 - [33]

Приближающаяся вулканическая катастрофа дает знать о себе: все чаще происходят подземные толчки. Но увлеченные общественной и личной борьбой, атланты еще мало обращают внимание на эти признаки надвигающейся катастрофы, которая должна сразу оборвать всю их человеческую суету.

— «На наш век хватит, — а там… пусть хоть все пирамиды лопаются, как скорлупа печеных яиц», — говорит один из жрецов.

IX. «Змееныш»

— Кончено!

Адиширна-Гуанч положил бронзовое зубило и молоток, отошел от статуи и окинул ее взглядом.

Перед ним, как живая, стояла Сель в короткой легкой тунике, с копьем в правой руке, приготовленном для метанья. Вся фигура дышала порывом. Правая нога выдвинута вперед и согнута в колене. Левой рукой, на ремешке, она сдерживала пару остромордых, поджарых собак с напряженными для прыжка мускулами. Волосы Сель были плотно обтянуты лентой, сколотой впереди булавкой в виде полумесяца. Этот полумесяц символически изображал ее имя[3]).

Адиширна залюбовался своим произведением. Такой он увидел Сель в первый раз, на охоте, в лесу.

Большая луна уже поднялась над океаном. Лунный луч скользил по мраморному лицу статуи и Адиширне показалось, что Сель улыбнулась ему.

В порыве любви, он подошел к статуе и поцеловал ее в холодные мраморные губы.

— Кхе, кхе, кхе… боги святые, он с ума сошел…

Адиширна в смущении, отпрянул от статуи и обернулся.

Перед ним стояла нянька царевны Сель — бабушка Гу-Шир-Ца.

— Что случилось? Говори скорее!

Ца стала рыться непослушными, старческими руками в складках своей одежды, причитая и охая, наконец, извлекла свернутый кусок материи и подала Адиширне.

— На вот… читай…

Адиширна вырвал из рук Ца кусок материи, раскрыл и в волнении стал читать при свете луны.

Потом он вскрикнул, засунул послание за пазуху, и быстро убежал.

Адиширна-Гуанч мчался по широким улицам к Священному Холму.

Граждане Атлантиды наслаждались прохладой ночи.

Из темной зелени садов неслись звуки песен, флейт и воркование китцар[4]).

Дома были освещены. Отдернутые занавесы меж колонн открывали вид на внутренние помещения. Атланты возлежали у столов, увитых розами и уставленных блюдами и чашами. Рабы наливали вино в чаши тонкой рубиновой струей, высоко поднимая узкие, длинные амфоры. Слышались шутки и смех.

…Ты мало пьешь, оттого и боишься землетрясения, — услышал Адиширна отрывок фразы. — Пей больше, и ты привыкнешь к колебаниям почвы. Земля пьяна и шатается. Будем пить и мы. Раб, вина!..

Адиширна продолжал быстро итти. В густой тени лавровой рощи зазвучала веселая песня. Чей-то женский голос пел:

— Атлантида тихо дремлет

В голубых лучах луны…

Как луна целует землю,

Поцелуй меня и ты!

Мужской голос отвечал:

— Пусть зажгутся страстью очи!

Поцелуями, любовью,

Виноградной, сладкой кровью

Мы наполним чашу ночи.

Оба голоса слились в дует:

— Будь, что будет! Не печалься!

Ярко светит нам луна…

Песни пой и обнимайся,

Чашу ночи пей до дна!..

Раздался смех и звук поцелуя. Но и в шутках и в песнях, которые слышал Адиширна, ему чудилась затаенная тревога. Будто предчувствие надвигающейся опасности томило людей смутной. тоской, и они старались забыться в веселье…

Адиширна взошел на под’емный мост у Священного Холма.

— Кто идет? — окликнул воин.

— Адиширна, раб. Меня вызвали во дворец Шишен-Итца починить трубы в ванной комнате.

Адиширна-Гуанч, гениальный скульптор и ювелир, которые родятся один раз в тысячелетие, — принужден был исполнять по требованию жрецов и царя самые различные работы, вплоть до починки водопроводов и дверных замков.

Адиширну знали на Священном Холме, и он беспрепятственно переступил запретную черту.

На холме не было такого оживления, как в самом городе. Дворцы стояли особняками, окруженные высокими стенами.

Адиширна свернул на боковую дорогу, густо обсаженную кипарисами. Кипарисы стояли сплошной стеной, и здесь было почти темно. Пахло смолистой хвоей. Впереди послышался треск песка под чьими-то сандалиями. Адиширна спрятался меж кипарисов.

Медленней походкой, напевая под нос песню, прошел один из сторожей. Когда его шаги замолкли вдали, Адиширна отправился дальше. В конце аллеи светились огни дворца. Адиширна пробрался через чащу кипарисов и стал, в обход, приближаться ко дворцу. Занавесы между колонн были закрыты. За ними слышались голоса. На площадке перед дворцом, у одной из колонн, укрывшись за кустом олеандра, стоял раб Куацром— слуга в доме жреца Шишен-Итца, и подслушивал.

Адиширна подошел к нему и тихо спросил:

— Где Акса-Гуам?

Куацром махнул на него, приложил ладонь к своему рту в знак молчания, и показал на занавеску.

Адиширна стал прислушиваться. Говорили жрец Шишен-Итца и его жена.

— Позор! Позор! Проклятие на твою голову! Ты родила и вскормила своей грудью змееныша! Акса, — мой сын, изменник и предатель!.. Он замышляет цареубийство. Он проводит время с рабами и подготовляет восстание… Он опозорил мое великое в истории Атлантиды имя… Я должен сейчас же донести на него царю!..

— Но, может быть, можно все исправить… Недопустить восстание. Расстроить их планы, Не спеши, молю тебя!..

Адиширна быстро отвел Куацрома в сторону:

— Донос?

— Донос.

— Слушай, Куацром… Надо во что бы то ни стало помешать Шишен-Итца… задержи его, придумай что-нибудь… мне сейчас некогда об этом думать… царь не должен знать о заговоре, понимаешь? По крайней мере, чем позже он узнает о нем, тем лучше. Где Акса-Гуам?