Всемирная история. Том 4. Новейшая история - [50]
Ассигнации, выпущенные в обращение во время правления директории. Французская карикатура XVIII в.
Небольшую помощь оказали миллионы итальянской добычи; потребности войск оплачивались также большей частью неприятельскими странами; но и это не помогало. С боязливой торопливостью каждый спешил сбыть сомнительные бумаги. Все старались обменять их на какую-нибудь вещественную ценность. Крестьяне, которые в этих делах всегда более догадливы, закупали на бумажные деньги, пока они имели еще какое-нибудь значение, участки земли, разные домашние вещи, вообще все, что представляло какую-нибудь существенную ценность. На этом рынке, который эмиграция и гильотина подновляла и постоянно снабжала, дешевле и выгоднее всех покупали спекулянты и самые бессовестные, продувные негодяи из самих террористов, как Фуше. Дело не остановилось на том: как везде, бессмысленное умножение бумажных денег подняло цену на все и увеличило тем общую нужду. В начале 1797 года за завтрак платили 30 000 франков ассигнациями; через несколько месяцев бумаги эти не имели никакой цены. Но в те времена и при тогдашних правителях на это не глядели трагически. Не допускали никакую серьезную попытку привести в порядок финансы и тем устранить все замешательства, которые отсюда проистекали. Банкротством, которое продолжалось уже, собственно говоря, много лет сряду, никто не огорчался. В книгу государственного долга внесли и оплачивали процентами не более двух третей долга, остальная треть была обращена в свидетельства (bons) для закупки государственных имуществ (сентябрь, декабрь 1797 г.).
Против беспорядка государственного управления вооружились две партии. Управление было теперь не кровавое, как во времена до термидора, но приняло направление якобинское. Образовались: партия ультрарадикальная, даже прямо коммунистическая, и партия роялистская. Руководителем первой был некто Гракх Бабеф, человек с прошлым более чем двусмысленным. Все нелепости Сен-Жюста он еще усилил: общественное воспитание детей, из которых ни к одному не переходит имя отца; ни один француз не смеет покидать Францию; города надо разрушить, а все замки уничтожить; книг более не будет; без дозволения правительства нельзя ничего обнародовать; все французы будут носить особую одежду, все умершие подлежат суду и их хоронят лишь тогда, когда суд признает их достойными погребения. Такие и подобные нелепости проповедовали эти сумасшедшие головы! Они начали даже приводить их в исполнение, но безобразия эти прекратили без особого труда; нескольких из главарей, в числе их и Бабефа, казнили. Роялистская оппозиция стала теперь гораздо смелее; она сильнее других коренилась в народе. Никто не признавал настоящее правительство долговечным; всякий понимал, что в лице этого правительства революция еще ничего не достигла. Даже в самой директории был раздор. Трое — Баррас, Ревбелль, Ларевельер-Лепо (их назвали триумвиратом) — не сходились с остальными двумя, Карно и Бартелеми.
Гракх Бабеф (Франсуа Ноэль). Рисунок XVIII в.
В мае 1797 года состоялись опять, после долгого промежутка, первые народные выборы; в них приняли деятельное участие все те, которые не сочувствовали кучке людей, пять лет стоявшей во главе правительства, все лица, которых можно было назвать порядочными; они условились не избирать ни одного якобинца. Цель была достигнута; из 250 выбывших прежних членов конвента, едва полдюжины было вновь избрано. В обоих советах умеренные преобладали; еще один год, еще одни такие выборы и остальные якобинцы будут удалены; решительный роялист Пишегрю избран был в президенты пятисот. Якобинская партия поняла, однако, эту опасность; если этот возврат к прошлому окрепнет, им грозит смерть; во всяком случае, они потеряют свое положение и приобретенные — и как приобретенные! — богатства. Они воспользовались этим предостережением; воспользовались совершенно иначе, чем умеренное большинство, которое повторило ту же самую ошибку, какая в 1789 году уже расстроила умеренных и погубила их. Соперничая с людьми, которые ни перед чем не останавливались, они держались бумажной законности, тогда как якобинская партия с тремя директорами во главе, уже готовилась к насильственному перевороту.
Переворот совершился 18 фруктидора V года — третьего сентября 1797 года. Бонапарт прислал им для этого одного из своих подручных полководцев, Ожеро, грубого солдата, готового на все. Солдаты выгнали членов совета из залы; выборы 53 департаментов были уничтожены; депутатов, избранных большинством, удалили, а тех, которые пытались собраться, разогнали, частью засадили в тюрьму. Меньшинство же, единомышленники триумвиров, собрались в Одеоне и в Медицинской школе. Карно удалось бежать, но Бартелеми и многие другие были сосланы в Кайэнну. В большинстве случаев, благодаря жестокости, с какой производилась перевозка, ссылка в Кайэнну была равносильна смертному приговору и заменила гильотину, применения которой теперь избегали. В общем же террористическая обстановка, люди и меры выдвинуты вновь, варварские декреты против эмигрантов и их родственников возобновлены. Вместе с ужасами времен казней, появились прежние злоупотребления. Какие люди действовали теперь, каким людям отдали на разграбление Францию, лучше всего видно из того, что не прошло несколько недель, как первый из триумвиров вошел в сношения с Людовиком XVIII и объяснил, на каких условиях он согласен помочь ему восстановить монархию! Директорию пополнили двумя незначительными людьми своей партии, Мерлином (из Дуэ) и Франсуа (из Невшато).
