Всем смертям назло - [27]

С каждым днем он становился мягче, податливее и в середине месячного срока практики совсем сдался. Зажили, зашершавились мозоли на руках, кирка стала послушной игрушкой, и крупные плиты угля, казалось, сами, без видимого на то усилия, летели в грохочущие рештаки.

Сергей не считал уже часов и минут до конца смены, не мерил испуганным взглядом тяжелые сантиметры угольного пласта. Работал увлеченно, задорно, радуясь каждой клеткой тела, что трудный период пройден, одержана очень значительная победа, первая в его жизни.

И внешне не узнать стало Сергея. От растерянного, испуганного мальчишки, впервые спустившегося в шахту, не осталось и следа. Теперь это был уверенный в своих силах молодой человек, знающий цену своему труду, понимающий, что дело, которое он делает, очень нужно людям.

Когда окончился срок практики, Сергей, не задумываясь, остался работать в шахте, отбросив соблазнительные мысли о каникулах, отдыхе и прочем. Шахта, как магнит, присосала его к себе. И после, когда пришлось расстаться с ней и сесть за учебники, он долго тосковал в скучной тишине аудиторий по славным ребятам из пятой восточной лазы, по громовому реву забоя, по острому чувству собственной нужности людям и радостному ощущению до конца выполненного долга перед ними.

"А ведь и сейчас такие же, как и я когда-то, безусые юнцы спускаются в шахту, борются, побеждают, может быть, отступают, убеждаясь, что подземная романтика не для них… Это было вчера, сегодня, завтра… А что же осталось мне? Кто даст ответ на этот вопрос? Оставлять человеку жизнь и отнимать счастье? Сейчас моя жизнь в моих руках. Руках… Чтобы свести с ней последние счеты, нужны руки… Есть поезд, машина, несчастный случай… И, по крайней мере, не прилипнет ярлык живых — самоубийца… А все ли испробовано? Умереть легче всего. Даже вот страха нет. Где же та соломинка, за которую цепляются утопающие? Ее нет. Так что же будем делать, Серега? Ныть или бороться? Скажи откровенно. Если бы я был способен хоть на что-нибудь. Надо учиться, приобрести специальность, соответствующую возможностям. И есть ли такая специальность? И учиться-то как? Надо писать, а чем? Ногами?"

Сергей сбросил с ног тапочки, раскрыл рот от удивления, посмотрел на пальцы.

— Но-га-ми, — вслух повторил он и замер от нечаянно пришедшей мысли. Это же идея! Но-га-ми…

Ему захотелось сейчас же найти карандаш, бумагу и немедленно проверить на практике свою догадку. Вспотевший от напряжения, он бестолково топтался по комнате, тщетно пытаясь найти нужные ему принадлежности. На подоконнике лежал карандаш. Обрадованный Сергей бросился к нему и зло выругался. Карандаш не заточен.

Сергей еще не понимал, что даст ему освоение письма ногой. Не смущали его и такие доводы рассудка, как неудобство для глаз и невозможность писать вне дома, когда на ногах обувь. Он увидел именно ту соломинку, о которой только что думал, которую искал и наконец, как ему показалось, нашел. Уцепившись за нее, он не хотел принимать в расчет возражения ума. Впереди маячило солнце труда, и Сергей мысленно рвал уже путы бездеятельности.

Перво-наперво он, конечно, напишет имя Тани и что-нибудь ласковое. Вот она удивится! "Как же ты смог, Сережа?" А он улыбнется и скажет: "Мы еще повоюем, Танечка!" Но надо сделать, чтобы она не заметила. Сюрпризом надо преподнести!

Мгновенно созрел план: когда Таня вернется из магазина, он попросит ее выписать из книги цитату. Потребуется карандаш и тетрадь. Все будет в порядке! Нужные ему предметы после записи останутся на столе, и он использует их, когда она ляжет спать.

Вернувшись с покупками, ничего не подозревая, Таня охотно выполнила просьбу Сергея и оставила на столе все так, как он и предполагал. Длинно потянулся день. Сергей пробовал читать, но, глядя в книгу, видел карандаш, зажатый пальцами ног, медленно ползущий по белому листу бумаги. Несколько раз, измученный ожиданием ночи, Сергей порывался рассказать обо всем Тане, но желание порадовать ее неожиданно было настолько велико, что каждый раз он сдерживал себя. А стрелки часов, словно дразня, медленно ползли по циферблату.

— Что-то ты, Сережа, сегодня на себя непохож? Не заболел ли? — заметив его возбуждение, спросила Таня.

— Нет, нет, Танечка! У меня все в порядке! — поспешил улыбнуться Сергей.

Наконец наступила долгожданная ночь. Бросив обычное: "Не засиживайся долго!" — Таня улеглась в постель и заснула.

Сгорая от нетерпения, Сергей сбросил на пол тетрадь, ногой пододвинул ее к себе и попытался раскрыть. Тетрадь вертелась в ногах, скользила по полу, словно заколдованная, не поддаваясь неумелым движениям. Изловчившись, он все жз заставил ее раскрыться и лечь так, как он хотел.

Следующая операция — поднять ногой с пола карандаш и зажать его пальцами в положении, удобном для письма, — оказалось еще более трудной. Провозившись более часа в тщетных попытках поднять злополучный карандаш, Сергей, разозлившись, пнул его ногой и уронил голову на стол. Пот струйками бежал по лицу, к взмокшей спине липла рубашка, и, будто наперекор бушующему в груди раздражению, в голове стучало: "Поднять, поднять, поднять…" Подчиняясь команде, Сергей подкатил карандаш к столу и снова принялся за работу, "Покорись, покорись, ну, покорись же, проклятый!" — умолял и ругался он, чувствуя, что ноги начинает сводить судорога. И когда подступило отчаяние, неожиданно пришла догадка: а если ртом поставить карандаш к стене, и тогда… Опустившись на колени, Сергей губами схватил упрямца и прислонил его к ножке стула. Но, едва ухватив пальцами правой ноги карандаш, тут же уронил его.