Вселенское Евангелие Вивекананды - [4]

Шрифт
Интервал

}- весь этот узел змей, в котором с первого дня оказался стиснут Лаокоон человеческой мысли и который она с первого дня бытия не перестает распутывать с одного конца, чтоб почувствовать, как он еще теснее сжимается с другого, – все это реальный мир, а реальный мир – это Майя.

Каким же словом можно определить этот термин? Только одним, именно тем, которое введено в моду новейшей наукой; словом Относительность. При жизни Вивекананды оно едва. поднималось над горизонтам; свет его был еще не так ярок, чтоб озарить все ночное небо научной мысли, и Вивекананда употребляет его лишь мимоходом. {В четвертой лекции о Майе.} Но ясно, что таков точный смысл его концепции, и цитата, которую я привел в примечании, не оставляет никакого сомнения на этот счет. Разница только в выражении. Ведантический адвантизм (то есть безличный и абсолютный монизм), величайшим современным представителем которого Вивекананда является, учит, что термин Майя не может быть определен. Это кик бы промежуточное состояние между равно абсолютным Бытием и Небытием. Поэтому она -- Относительное, Она не есть Бытие, ибо, говорит индусский ведантизм, она – Относительное. Она не есть Бытие, ибо, говорит индусский ведантизм, она – игра Абсолютного. Она не есть Небытие; ибо эта Игра существует: этого отрицать мы не можем. И для того рода людей, обычных у нас на Западе, которые удовлетворяются игрой, лишь бы они выигрывали, она является достаточной суммой всего существующего: великое Колесо, вращаясь, ограничивает их горизонт. Но для сильных сердец единственное существование, достойное этого имени, есть лишь Абсолютное. Им нужно постигнуть его и уйти от Колеса. И на протяжения веков звучит вопль человечества, которое видит, как убегает сквозь пальцы песок его дней и все, что им воздвигнуто: любовь, надежды, труды и самая его жизнь.

"…Машина мира – страшный механизм; стоит нам всунуть в нее руку, нас сейчас же втягивает, к мы погибаем. Нас всех увлекает эта всемогущая и сложная машина вселенной". {Карма-иога, гл. VIII.}

Как же и где найти путь к свободе?


Для Вивекананды, как и для всякого человека, обладающего чувством героизма, не может быть и речи о том, чтобы заранее бросить оружие, поднять руки, покориться в отчаянии; или, что хуже, "как иные агностики, закрыть руками глаза и, повторяя: "Что могу я знать?" – хватать мимоходом все мелкие наслаждения, которые касаются нашей кожи, – личинки, плывущие по течению реки!.. Крик души, Великий Голод, кто утолит его? Не этими же кусочками мяса можно наполнить зияющую пучину. Все розы Эпикура не помешают ему взвиться "а дыбы, подобно коням Орканья на CampoSanto, когда они почуют смердящий труп. Ему необходимо выйти из сада мертвых, из круга могил, покинуть поле смерти. Освободиться или умереть! И, если нужно, лучше умереть, чтобы освободиться!" {Здесь ярко проявляется ошибка психопатологии, приписывающей чистому самосозерцанию характер "бегства" и не видящей в нем элементов "сражения". Великий мистик, вроде Рюисбрука, Экхарта, Жана Делакруа или Вивекананды, не бежит. Он бесстрашно смотрит в лицо Реальному. И вступает в битву.

"Лучше умереть на поле битвы, чем жить, потерпев поражение!"}

Этот мощный голос древней Индии, звучащий вновь из уст Вивекананды, и есть, по его мнению, девиз, лозунг, начертанный на знамени всех религий, исходный пункт их многовекового шествия. Но это также лозунг я отправной пункт всех великих умов науки: "Я проложу себе дорогу к истине, я отдам жизнь, чтобы ее завоевать". {Вивекананда приписывает его Будде. Идея борьбы за свободу ясно заметна в чистой христианской мысли. Дионисий Ареопагит делает даже из Христа вождя сражающихся и "первого борца".

"Именно Иисус Христос, как бог, установил эти сражения… Больше того: Иисус Христос выходит на арену с этими борцами, сражаясь за их свободу… Посвященный поэтому радостно спешит к битвам, ибо они божественны… Он пойдет по божественным следам Того, кто соизволил быть первым борцом..." ("Об Экклезиастической Иерархии", гл. 11, ч. 3: "Созерцание", 6).}

Для обеих, для науки и для религия, первоначальный импульс один и тот же. Едина и их вожделенная цель: Свобода. Ибо ученый, верящий в законы природы и стремящийся их открыть, не для того ли хочет этого, чтоб стать их господином и подчинить их духу, освободившемуся через их познание? А религии всех времен – чего они искали? Та же высшая свобода, в которой отказано каждому существу в отдельности, проектируется ими в Бога, в существо более высокое, более обширное, более могущественное, которое ничем не связано (какова бы ни была его форма или бесформенность, созданные воображением), – и они завоевывают освобождение через посредство Завоевателя Бога, богов, Абсолюта или идола; это уполномоченные, которых человечество поставило, чтобы осуществлять вместо него его гигантские стремления. Оно не может удовлетворить их в жизни, но гае может и привыкнуть обходиться без них: ибо они – хлеб жизни, оправдание самого существования.

"…Итак, все идут к свободе. Мы все устремляемся к свободе". {Лекция о Майе и Свободе.}

И Вивекананда напоминает таинственный ответ Упанишад на поставленный ими вопрос:


Еще от автора Ромен Роллан
Очарованная душа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кола Брюньон

Необычный образ Кола, отдаленный во времени от других персонажей повестей и романов Роллана, несет в себе черты, свойственные его далеким правнукам. Роллан сближает Кола с Сильвией в «Очарованной душе», называя ее «внучатой племянницей Кола Брюньона», и даже с Жан-Кристофом («Кола Брюньон-это Жан-Кристоф в галльском и народном духе»). Он говорит, что Кола Брюньон, как и другие его герои — Жан-Кристоф, Клерамбо, Аннета, Марк, — живут и умирают ради счастья всех людей".Сопоставление Кола с персонажами другой эпохи, людьми с богатым духовным миром, действующими в драматических ситуациях нового времени, нужно Роллану для того, чтобы подчеркнуть серьезность замысла произведения, написанного в веселой галльской манере.При создании образа Кола Брюньона Роллан воспользовался сведениями о жизни и характере своего прадеда по отцовской линии — Боньяра.


Махатма Ганди

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь Микеланджело

Жизнь одного из самых мощных, самых сложных и богатых духовно титанов эпохи Возрождения - Микеланджело не просто талантливо воссоздана на страницах книги Р.Роллана. Писатель стремился, по его словам, "заразить мужеством, счастьем борьбы" своих читателей, "помочь тем, кто страдает и борется" на примере могучей личности художника, - увлечь его муками и радостями, его победами и поражениями, и ему это удалось.


Жан-Кристоф. Том II

Роман Ромена Роллана «Жан-Кристоф» вобрал в себя политическую и общественную жизнь, развитие культуры, искусства Европы между франко-прусской войной 1870 года и началом первой мировой войны 1914 года.Все десять книг романа объединены образом Жан-Кристофа, героя «с чистыми глазами и сердцем». Жан-Кристоф — герой бетховенского плана, то есть человек такого же духовного героизма, бунтарского духа, врожденного демократизма, что и гениальный немецкий композитор.


Жан-Кристоф. Том I

Роман Ромена Роллана «Жан-Кристоф» вобрал в себя политическую и общественную жизнь, развитие культуры, искусства Европы между франко-прусской войной 1870 года и началом первой мировой войны 1914 года.Все десять книг романа объединены образом Жан-Кристофа, героя «с чистыми глазами и сердцем». Жан-Кристоф — герой бетховенского плана, то есть человек такого же духовного героизма, бунтарского духа, врожденного демократизма, что и гениальный немецкий композитор.


Рекомендуем почитать
Ignoto Deo

Экспансия новой религиозности (в формах оккультизма, магии, мистицизма, паранаучных верований, нетрадиционных методов лечения и т.п.) - одна из примет нашего времени. Феномен новой религиозности радикально отличается от исторически сложившихся, традиционных для данного общества религий, и при этом не сводится исключительно к новым религиозным движениям. В монографии рассмотрен генезис новой религиозности, проанализированы ее основные особенности и взаимосвязь с современной массовой культурой и искусством. Для специалистов в области культурологии, религиоведения, философии, студентов гуманитарных вузов и широкого круга читателей.


Постфактум. Две страны, четыре десятилетия, один антрополог

Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.


Об истинном и ложном благе

Лоренцо Валла — итальянский гуманист, родоначальник историко-филологической критики, представитель исторической школы эрудитов, крупнейший этический мыслитель эпохи Возрождения, понявший библейскую и античную этику в ключе обновленной логики. Л. Валла создал динамичную этику, предвосхитившую предприимчивость Нового времени. Умение подбирать точные аргументы, изящество стиля, убедительное сопоставление разных точек зрения делает труды Валлы школой этической философии. Начатые Валлой дискуссии о свободе воле, о природе желаний, о намерениях воли и сейчас создают рамку философского осмысления нашей повседневной жизни.


Стать экологичным

В своей книге Тимоти Мортон отвечает на вопрос, что мы на самом деле понимаем под «экологией» в условиях глобальной политики и экономики, участниками которой уже давно являются не только люди, но и различные нечеловеческие акторы. Достаточно ли у нас возможностей и воли, чтобы изменить представление о месте человека в мире, онтологическая однородность которого поставлена под вопрос? Междисциплинарный исследователь, сотрудничающий со знаковыми деятелями современной культуры от Бьорк до Ханса Ульриха Обриста, Мортон также принадлежит к группе важных мыслителей, работающих на пересечении объектно-ориентированной философии, экокритики, современного литературоведения, постчеловеческой этики и других течений, которые ставят под вопрос субъектно-объектные отношения в сфере мышления и формирования знаний о мире.


Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

Данная работа является развитием и продолжением теоретических и концептуальных подходов к теме русской идеи, представленных в предыдущих работах автора. Основные положения работы опираются на наследие русской религиозной философии и философско-исторические воззрения ряда западных и отечественных мыслителей. Методологический замысел предполагает попытку инновационного анализа национальной идеи в контексте философии истории. В работе освещаются сущность, функции и типология национальных идей, система их детерминации, феномен национализма.


О смешении и росте

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.