Вселенское Евангелие Вивекананды - [2]

Шрифт
Интервал

carofacta est...

Именно эта смертная плоть бессмертной идеи сообщает ей образ, того или иного дня, того или другого века, и помогает ей вступить в общение с нами. Я хотел бы попытаться показать, насколько лик учения Вивекананды сходен с нашим люком, с нашими нуждами, муками, стремлениями, сомнениями, что блуждают, как слепые кроты, инстинктом прокладывая дорогу к свету. Понятно, что я хотел бы внушить людям Запада, сходным со мною (а они не (малочисленны – те, кто не оставляет меня со времени появления "Детства Жана Кристофа"), мою симпатию к старшему брату, сыну Ганга, сумевшему достичь вершин доступного совершенному человеку равновесия сил своей мысли, одним на первых примирявшему две державы, что борются в нас – разум и веру.


Если есть чувство, являющееся для меня основным (а мое "я" является здесь лишь представителем тысяч европейцев), то это чувство Свободы. Без нее ничто не имеет цены… "Das Wesen des Geistes ist die Freiheit". {"Сущность духа - свобода" (Гегель).}

Лучше всего чувствуют ее несравненную ценность те, кто более всего страдал от цепей, либо в силу особо подавляющих обстоятельств, либо в силу особенностей своей личности, истекающей кровью от уз. Мне еще не было семи лет, когда вселенная внезапно предстала моим глазам в виде огромной мышеловки, где я был пойман. И все мои усилия с тех пор были направлены к тому, чтобы ускользнуть сквозь прутья, до того дня в юности, когда под медленным и постоянным напором один из прутьев вдруг выпал и я родился для свободы. {Я рассказал об этом опыте в главе неизданных интимных воспоминаний: "Внутреннее Путешествие", сообщенной мною пока лишь моим индийским друзьям.}

Эти душевные переживания, оставившие след во всей моей жизни, сделались особенно близкими мне, когда я ее узнал впоследствии, душу Индии, которая в течение тысячелетий чувствует себя опутанной гигантскою сетью и в течение тысячелетий ищет и находит способы уйти сквозь ее петли. Это постоянное ускользание из всегда расставленной ловушки сообщило всем гениям Индии – воплощенным богам, мудрецам, философам или поэтам – вечно новую я жгучую, неутомимую страсть к свободе (ибо она всегда находится в опасности), и нет более поразительных ее примеров, чем тот, что мы видим в лице Вивекананды.

Он, дикая птица, мощными взмахами крыльев пролетает, подобно нашему Паскалю, по всему небу мысли, от одного до другого полюса: из пучины рабства к бездне свободы. Порой у него вырывается трагический крик, когда перед ним развертывают цепь перевоплощений.

"Но воспоминания одной жизни – это тысячи лет заключения! А хочется воскресить воспоминание тысяч жизней! Довлеет дневи злоба его…" {1899 г., во время второго путешествия на Запад.}

Порою он превозносит величие бытия:

"Не забывайте никогда, как велик человек по своей природе! Я есмь величайшее божество, что когда-либо было или будет. Христос, Будда и другие – лишь волны в безбрежном океане бытия, а я – океан". {1896 г. В "Беседах в Парке Тысячи Островов", в Америке.}

Тут нет никакого противоречия, ибо для него существуют два состояния в человеке. "В свободе покоится вселенная". {1896 г. Лекции в Лондоне о Майе.} И, однако, каждым своим движением каждое существо глубже врезывает в свое тело узы рабства. Оба чувства сливают в один аккорд свои диссонирующие ноты. И этот гармонический диссонанс, напоминающий о Гераклите, противостоит невозмутимому величественному унисону Будды. Буддизм говорит людям:

"Поймите, что все земное – иллюзия".

А адваитический ведактизм:

"Поймите, что в иллюзии – реальное". {Беседы Вивекананды в Лондоне (1900) с Ниведитой.}

Ничто в мире не отрицается; Майя, иллюзия, имеет свою реальность. Мы опутаны сетью явлений. Было бы, может быть, более высокомерной и более радикальной мудростью разрешить все полным отрицанием, как Будда, сказать:

"Их вовсе нет".

Но будет более человечно, и больше познаешь сверкающих острых радостей, трагических переживаний, которые во что бы то ни стало хочешь изведать, если скажешь себе:

"Они есть. Они - обман..." – и оторвешь взгляд от этого зеркала для ловля жаворонков, открыв, что его блеск – игра солнца. Игра солнца – Брахмана – это Майя-охотница и ее сеть – Природа. {В первой лекции о Майе и Иллюзии Вивекананда, восходя к первоначальному смыслу индийского слова, обозначающему волшебную иллюзию, дымку, прикрывающую действительность, вспоминает в одной из последних Упанишад (Cvetaиvatara Upanishad) такие слова: "Знай, что природа Майя, и властитель этой Майи сам Господь" (ср. слова Виктора Гюго):

Мы ползаем, птицы, пойманные в сети у очага,

Свободные и пленные…

(Размышления: "Слезы в ночи").}

Прежде чем итти дальше, необходимо рассеять недоумение, которое искажает в представлении западного читателя, даже самого образованного, идею Майи в том виде, как она понимается сейчас великим интеллектуальным ведантизмом, и одновременно воздвигает между ним и нами несуществующую реальна преграду. Мы ошибочно понимаем ее в смысле полной Иллюзии, чистой галлюцинации, бесполезного дыма без огня; вследствие этого мы недооцениваем человека Востока, считая, что, неспособный, как и мы, объять всю реальность жизни, он видит в ней лишь ткань грезы и в полудремоте, неподвижно простертый, с глазами, блуждающими в бездонной синеве, предоставляет грезам жизни носиться в пространстве, как плавают в весеннем воздухе летучие паутинки.


Еще от автора Ромен Роллан
Очарованная душа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кола Брюньон

Необычный образ Кола, отдаленный во времени от других персонажей повестей и романов Роллана, несет в себе черты, свойственные его далеким правнукам. Роллан сближает Кола с Сильвией в «Очарованной душе», называя ее «внучатой племянницей Кола Брюньона», и даже с Жан-Кристофом («Кола Брюньон-это Жан-Кристоф в галльском и народном духе»). Он говорит, что Кола Брюньон, как и другие его герои — Жан-Кристоф, Клерамбо, Аннета, Марк, — живут и умирают ради счастья всех людей".Сопоставление Кола с персонажами другой эпохи, людьми с богатым духовным миром, действующими в драматических ситуациях нового времени, нужно Роллану для того, чтобы подчеркнуть серьезность замысла произведения, написанного в веселой галльской манере.При создании образа Кола Брюньона Роллан воспользовался сведениями о жизни и характере своего прадеда по отцовской линии — Боньяра.


Жизнь Микеланджело

Жизнь одного из самых мощных, самых сложных и богатых духовно титанов эпохи Возрождения - Микеланджело не просто талантливо воссоздана на страницах книги Р.Роллана. Писатель стремился, по его словам, "заразить мужеством, счастьем борьбы" своих читателей, "помочь тем, кто страдает и борется" на примере могучей личности художника, - увлечь его муками и радостями, его победами и поражениями, и ему это удалось.


Жан-Кристоф. Том II

Роман Ромена Роллана «Жан-Кристоф» вобрал в себя политическую и общественную жизнь, развитие культуры, искусства Европы между франко-прусской войной 1870 года и началом первой мировой войны 1914 года.Все десять книг романа объединены образом Жан-Кристофа, героя «с чистыми глазами и сердцем». Жан-Кристоф — герой бетховенского плана, то есть человек такого же духовного героизма, бунтарского духа, врожденного демократизма, что и гениальный немецкий композитор.


Махатма Ганди

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жан-Кристоф. Том I

Роман Ромена Роллана «Жан-Кристоф» вобрал в себя политическую и общественную жизнь, развитие культуры, искусства Европы между франко-прусской войной 1870 года и началом первой мировой войны 1914 года.Все десять книг романа объединены образом Жан-Кристофа, героя «с чистыми глазами и сердцем». Жан-Кристоф — герой бетховенского плана, то есть человек такого же духовного героизма, бунтарского духа, врожденного демократизма, что и гениальный немецкий композитор.


Рекомендуем почитать
Вырождение. Современные французы

Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.


Несчастное сознание в философии Гегеля

В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.


Проблемы жизни и смерти в Тибетской книге мертвых

В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.


Зеркало ислама

На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.


Ломоносов: к 275-летию со дня рождения

Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.


Онтология поэтического слова Артюра Рембо

В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.