Вселенская пьеса. Дилогия - [32]

Это страшно, когда ты не можешь сказать то, о чем думаешь, когда понимаешь, что это не тот человек, которому стоит что-либо рассказывать. Юльке не понять, что ее отец не умер, он просто надломился и… постарел? Он увидел что-то, что обломало ему крылья, помогающие парить свободно, быть легким и веселым. Мне придется назвать это… случаем. Не случайностью, а случаем, который поможет мне забрать Стаса в экипаж своего корабля. Это шанс, который предопределенность дала мне.

— Что-то спать захотелось, давай уже?..

Я повернулся, посмотрел на сестру в упор и сказал:

— Если ты считаешь, что твой отец не тот, кем был, то посмотри себе под нос. Ты увидишь, что и твоя мать вовсе не такая, какой была еще год назад. Посмотри на меня, и ты поймешь, что нет ничего постоянного в этом мире, ничего вечного…

— Кроме слов, — тихо сказала Юля.

Я покачал головой.

— Слова так же непостоянны, как люди, которые их произносят. Лишь одно для нас, маленьких людей постоянно. Вечность.

Юля отшатнулась от меня, словно я сказал что-то страшное, попятилась, споткнулась о порожек балкона, ухватилась за проем двери, чтобы не упасть. Шагнула, так и не оборачиваясь, в комнату.

— Я поняла, — с ужасом в голосе сказала она. — Ты тоже не тот, кем был два года назад.

— А ты, Юля? — зло спросил я. — Неужели с момента нашей последней встречи ты не изменилась? Я помню девочку, которая любила со мной рисовать, смотреть, как я прохожу на компьютере игру Принц Персии и слушать мои песни под гитару. Помню, ты любила, когда мы бывали у вас, потому что мама не отсылала тебя рано спать…

Она еще попятилась.

Я тоже был абсолютно чужим ей человеком, она больше не узнавала меня, я заглянул так глубоко, как никто, даже ее отец, не позволял себе заглядывать.

— Это все пройдет, — продолжал я. Меня понесло. — Пару лет и на тебя ляжет настоящая ответственность, ты думать забудешь о том, что тебя гнали спать, и не будешь спать, но не потому, что тебе так захочется, а потому, что зачастую по ночам будешь готовиться к экзаменам. А потом — потому что твой ребенок будет плакать.

Ты повзрослеешь, заставишь себя повзрослеть, будешь смотреть на ребенка в себе, как на нечто постыдное и глупое и все из-за того, что ты считаешь так сейчас!

Молча, мы смотрели друг на друга, потом Юля кивнула, наверное, более своим мыслям, чем моим словам.

— Спокойной ночи, Антон, — со вздохом сказала она и, повернувшись, вышла из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

Я проснулся далеко за полдень. Меня никто не будил, дом оказался пуст, на столе в кухне лежала записка, предписывающая есть все, что найдется. У плиты была выставлена заварка в красивой железной коробке, у кофеварки стоял в темной банке молотый кофе, на столе лежали новые фрукты.

На стуле висело два полотенца — большое голубое махровое и поменьше, для рук.

Еще одна бумажка с номером телефона и адресом. Я не знал, где находится написанная улица, но Света заботливо подписала в самом углу листка: метро Орехово. С ее стороны очень любезно.

Я принял душ, покопавшись в посуде, нашел турку и сварил кофе (бытовые кофеварки слишком по варварски обходятся с благородным напитком) и вдруг понял, что меня отпустило. Все складывалось именно так, как должно было. Ворон уже сделал свой выбор, и я принял правильное решение.

Сев за стол, отхлебнув горячего, густого напитка, я взял телефонную трубку и набрал номер, написанный на бумажке. Теперь я не боялся потревожить Стаса, был совершенно уверен, что он сам ждет, когда его потревожат. Когда покажут ему то, ради чего стоит стать самим собой.

Долгие гудки. Очень долгие гудки. После третьего чуть слышный щелчок. Уже поставили телефон на прослушивание. Быстро работают ребята.

Я вслушиваюсь в монотонный поток звуков, глоток за глотком пью горячий кофе. Телефон разъединяет. Я снова набираю номер и жду, почему-то не веря, что там, на другом конце города никого нет.

— Да! — наконец отвечает мне раздраженный, мужской голос, совершенно незнакомого человека.

— Здравствуйте, — говорю я, поднимаясь и доливая из турки остатки густого кофе с осадком. — Стаса будьте добры.

— Кто его спрашивает?

Двух реплик вполне достаточно и у меня складывается впечатление о человеке, говорящем со мной. Военный и не только по названию, это у них в крови. Словно струна внутри, заставляющая держаться прямо и осторожно. Еще нет тридцати, не женат, скорее всего, в разводе.

И не спрашивайте, откуда я все это знаю. Просто услышал это в его голосе.

— Скажите Стасу, что это Антон Доров, его племянник.

— Из Лондона? — голос становится немного подозрительным, но подозрение закамуфлировано под доброжелательностью. Я бы вряд ли заметил эту настороженность, если бы Ворон не подарил мне мои нынешние способности. — Наслышан о твоих успехах.

— Я прилетел сегодня ночью, переночевал у его… жены, Светланы.

— Как поживает Светочка? — военный проявил искренний интерес, из чего следовало, что они знакомы.

— Могло быть и лучше, если бы Стас не делал глупостей.

— А он и не делал! — жестко, обвиняюще во лжи бросил человек. Сразу стало понятно, что он был Стасу другом.

— Его дочь скучает по отцу, — сказал я с сожалением.