Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 5 [Компиляция, сетевое издание] - [79]

Его лицо было скрупулезно опрятным, как и его комната. Узкая кровать была аккуратно застелена, небольшой книжный шкаф содержался в порядке и чистоте, и личные вещи на комоде и умывальнике были продуктивно разложены. Когда он поднял глаза, чтобы взглянуть на меня, я был еще больше удивлен.

У Урии Хорби был самый ясный, самым откровенный взгляд, какой я когда-либо видел у человека. Его глаза были проницательными и задумчивыми, но их невинность и откровенность были как у маленьких детей.

Его спокойный здравомысленный взгляд очень удивил меня. Чтобы скрыть свое отсутствие самообладания, я поспешил представиться. Он вежливо улыбнулся.

— Как вы поживаете, доктор Кертис? Простите меня, что не встаю: если я сделаю так, то приведу в беспорядок все эти заметки, а у меня страсть к организованности и я ненавижу беспорядок. Я знал, что вы собираетесь присоединиться к нашему маленькому социальному кругу здесь в «Данхилле». Надеюсь, это место отвечает всем вашим требованиям? Как сказал Менандр: «Джентльмен чувствует себя как дома при любых обстоятельствах», но сумасшедшему дому иногда не хватает определенных удобств.

И это был человек, который испытывал смертельный страх перед ящерицами? Человек, чей главный и самый смертоносный враг жил на Луне? Параноик, который был заключен в «Данхилл» более шести лет и считался неизлечимым?

Я с трудом мог в это поверить, но это было так…

* * *

В «Данхилле», как я вскоре обнаружил, встречи между врачом и пациентом — неформальные и неторопливые беседы, были более похожи на то, что мои современники называют «сеансом разговора», чем на обычные клинические опросы, к которым я привык. Урия Хорби был искусным и интересным собеседником. Его речь была последовательной, его мысли казались рациональными, его поведение было тихим и контролируемым.

Он был достаточно умным воспитанным человеком и получил отличное образование. Сын местного торговца, он учился за границей и много путешествовал, прежде чем поселиться в Сантьяго. Он имел научные интересы, интересовался несколькими абсурдными сферами деятельности и, хотя был поглощен природой своей особо навязчивой идеи, мог легко общаться на различные темы.

Мое любопытство в отношении этого человека росло по нескольким причинам, одной из которых было то, что он не проявлял в своем образе жизни, поведении и внешнем виде ни одну из частых тревожных черт, которые я столько раз наблюдал у других жертв паранойи. И его заблуждения о преследовании были, конечно, оригинальными.

— Почему вы боитесь ящериц, мистер Хорби? — я прямо спросил его на одной из наших первых встреч. Он посмотрел на свои сложенные руки, покривил губы, словно в раздумье, как будто тщательно подбирал необходимые слова.

— Они правили землей еще до того, как на ней появились самые первые из наших предков-млекопитающих, — ответил он серьезно. — Со временем наш род изгнал их, и они ненавидят нас за это. Кроме того, они совершенно чужды нашему виду — злобные и хладнокровные хищники, лишенные эмоций. То, что высший порядок чувств должен быть свойственен таким отвратительным рептилиям более чем отвратительно, это нечестиво.

В соответствии с правильной, даже педантичной манерой выражения мыслей, как следует из вышесказанного, его речь была совершенно бесстрастна и ясна. Какими бы страхами ни мучился человек, очевидно, что они глубоко погрузились в него.

— Мое понимание всегда заключалось в том, что у рептилий очень мало того, что мы называем интеллектом, и действуют они благодаря только рудиментарному инстинкту, — заметил я. Конечно, неразумно спорить или не соглашаться с психически больным пациентом, но я хотел сблизиться с этим человеком, если это было возможно.

Он сухо улыбнулся.

— Я понимаю, доктор Кертис, что вы никогда не сталкивались с «Некрономиконом» в рамках своих исследований, — сказал он, изменив тему, или просто мне так показалось. Я покачал головой.

— Полагаю, что нет, — откровенно признался я. — Греческая работа, думаю, теологическая?

— Перевод на греческий язык с оригинального арабского, — ответил он. — Также на латинский и елизаветинский английский. Автор, йеменский поэт восьмого века христианской эпохи, имя его Альхазред; его работа была представлена вашими коллегами в привычных науках как болезненный бред. Если бы во времена Альхазреда были приюты для душевнобольных, такие как, к сожалению, есть в наше время, я не сомневаюсь, что он был бы заперт в одном из них.

— Я так понимаю, что этот Альхазред обсуждал интеллект рептилий?

— Отвечая на ваш первый вопрос, скажу, что это работа по демонологии, а не теологии, — мрачно сказал он. — Это представляет собой теорию, составленную из документов и источников самой невероятной древности, о том, что эту планету первыми населили сущности из других миров, галактик и даже планов существования, бесчисленные эоны до эволюции человека. Природа этих существ такова, что они будут казаться богами или демонами таким незначительным существам, как мы: бессмертные, нерушимые, созданные не из материи, какой мы ее знаем, это непостижимые разумы чистого, пожирающего зла, — старше этого мира, и жаждущие обладать им…