Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 5 [Компиляция, сетевое издание] - [129]

Хотя я тщетно искал демона Шу Горона, я нашёл ссылку на вариант произношения этого имени. Автор, несомненно, давно умер, и он провёл большую часть своей жизни на Востоке. Он не особо интересовался Юго-Восточной Азией, и, следовательно, данный отрывок был кратким…

«Тем не менее, несмотря на богатство и разнообразие их фольклора, они не имеют ничего общего с малайским шугораном, своего рода бугименом, которым пугали непослушных детей. Путешественники слышали много противоречивых описаний этого существа, некоторые на грани непристойности. (Оран, конечно, малайское слово, обозначающее „человека“, в то время как шуг, что здесь означает „вынюхивать“ или „разыскивать“, буквально означает „хобот слона“).

Я хорошо помню шкуру, висевшую над баром в Клубе Торговцев в Сингапуре, которая, согласно традиции, представляла младенца этого сказочного существа; его крылья были чёрными, как кожа готтентота. Вскоре после войны полковой хирург возвращался в Гибралтар и, после должного осмотра, объявил, что эта шкура — просто высушенная кожа довольно крупного сома. Его никогда больше не приглашали в этот клуб».

Я не выключал свет, пока не чувствовал готовности заснуть, слушая, как ветер гремит пальмовыми листьями и завывает между рядами террас. Когда я выключил свет, я почти ожидал увидеть в окне тёмную фигуру, но, как говорит поэт, не увидел ничего, кроме ночи.

На следующее утро я упаковал свою сумку и ушёл, понимая, что моё пребывание в отеле оказалось бесплодным.

Я вернулся в дом сестры, и застал её в возбуждённом состоянии. Она разговаривала с аптекарем, живущим наверху; она была в ужасном состоянии и сказала, что всё утро пыталась связаться со мной.

Сегодня она проснулась и обнаружила цветочный горшок у окна своей спальни, опрокинутый, а кусты под окном были истоптаны. По боковой стене дома, в нескольких метрах друг от друга, тянулись две огромные косые черты, начинающиеся от крыши и идущие прямо до земли.

«Боже мой, как летят годы. Флегматичный человек средних лет. А ведь буквально вчера я был молод, полон энтузиазма и трепета перед тайной разворачивающегося мира».

— Лавкрафт, 20 Августа 1926 г.

Больше мне нечего сообщить. Здесь история вырождается в неслыханную коллекцию предметов, которые могут или не могут быть связаны: кусочки головоломки для тех, кто воображает себя поклонниками головоломок, случайный рой точек, а в центре широкий немигающий глаз.

Конечно, моя сестра съехала из дома в Индиан-Крик в тот же день и сняла для себя комнаты в отеле в центре Майами. Впоследствии она переехала вглубь материка, и стала жить с подругой в зёленом бунгало, украшенном лепниной, в нескольких милях от Эверглейдс, в третьем по счёту из девяти домиков в непосредственной близости от главной дороги.

Я остановился в её логове, чтобы написать это.

После того, как умерла её подруга, моя сестра жила здесь одна, совершая 40-мильную поездку на автобусе в Майами только в особых случаях: в театр с группой друзей, один-два раза в год за покупками. Всё остальное, в чём она нуждалась, можно было найти прямо здесь, в городе.

Я вернулся в Нью-Йорк, простудился и всю зиму провалялся на больничной койке, посещая сестру гораздо реже, чем хотели моя племянница и её сын. Конечно, попытка выбраться из Бруклина — не повод для насмешек. Человек выздоравливает гораздо медленнее, когда достигает моего возраста; это болезненная истина, которую мы все узнаем, если проживём достаточно долго.

Жизнь Говарда была короткой, но, в конце концов, я думаю, он понимал это. В тридцать пять он мог высмеять безумие друга, «жаждущего молодости», но через десять лет он научился оплакивать потерю своей.

«Годы говорят об одном! — писал он. — Вы, ребята, не знаете, как вам повезло!»

Возраст — это действительно великая тайна. Как ещё Терри мог украсить солнечные часы своей бабушки этой бессмысленной чепухой? «Старей вместе со мной; лучшее ещё впереди». Правда, этот девиз традиционен для солнечных часов, но этот юный дурачок даже не придерживался рифмы. С дьявольской неточностью он написал: «Лучшее ещё впереди» — строчка, которая заставит меня скрежетать зубами, если мне будет, чем скрежетать.

Большую часть весны я провёл внутри дома, готовя себе жалкие маленькие порции и безрезультатно работая над литературным проектом, занимавшим мои мысли. Обескураживало то, что я теперь так медленно писал и так сильно изменился.

Моя сестра только укрепила мой настрой, отправив мне довольно непристойный рассказ, который она нашла в «Энквайрере», о «существе, подобном пылесосу», проникшем через иллюминатор к шведскому моряку. Оно «сделало всё его лицо багровым». Сестра написала сверху: «Видишь? Прямо из Лавкрафта».

Вскоре после этого я, к своему удивлению, получил письмо от миссис Циммерман, в котором содержались множественные извинения за то, что я оставил своё письмо не в том месте, и она обнаружила его только во время «весенней уборки». (Трудно представить какую-либо уборку в «Барклай-отеле» весной или в другое время года, но даже этот поздний ответ меня обрадовал.)

«Мне жаль, что пропавший священник являлся вашим другом, — написала она. — Я уверена, что он был хорошим джентльменом. Вы спрашивали у меня „подробности“, но судя по вашей записке вы, кажется, знаете всю историю. Мне действительно нечего сообщить вам, кроме того, что я рассказала полиции, хотя не думаю, что они когда-либо публиковали все мои показания в газетах.