Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки - [88]

В 1968 году, в период разрыва Рэнд с Бранденами, Гринспен все еще вел себя как лояльный аппаратчик. В заявлении, опубликованном в официальном объективистском бюллетене, которое подписали Г ринспен, кузен Брандена Аллан Блюменталь, Пейкофф и еще один член «Коллектива», приверженцы Рэнд сказали следующее: «Мы, нижеподписавшиеся, бывшие лекторы Института Натаниэля Брандена, хотим, чтобы было задокументировано следующее: поскольку Натаниэль Бранден и Барбара Бранден своими многочисленными поступками предавали основополагающие принципы объективизма, мы порицаем их и навсегда отрекаемся от двух вышеуказанных личностей, и прекращаем всякие отношения с ними и с Институтом Натаниэля Брандена».[190] Гринспен в своих мемуарах ни словом не упоминает об этом отречении в духе эпохи сталинизма, которое он подписал, будучи юным энтузиастом сорока двух лет.

Гринспен состоял на государственной службе во время правления Никсона, был финансовым консультантом во время кампании 1968 года, входил в группу правительственных консультантов, рекомендовавших отменить воинский призыв, что было для Рэнд одной из первоочередных задач. Для нее воинская повинность была неприемлема, даже во время Второй мировой войны. В антологии «Капитализм» она заявила, что армейский призыв «попирает основное право человека — право на жизнь и подтверждает фундаментальный принцип государственного тоталитаризма: жизнь человека принадлежит государству, и государство может предъявить свои права на нее, заставив человека пожертвовать собой в бою».[191] Гринспена к работе в группе привлек Мартин Андерсон, советник в Белом доме и единомышленник Рэнд.

В 1968 году Гринспен отказался от поста в Белом доме. Неизвестно, имела ли Рэнд к этому отношение, зато известно о ее роли в назначении его на пост председателя Совета экономических консультантов президентом Никсоном. Если бы не Рэнд, он мог бы вовсе не получить эту должность.

В период назначения Гринспена, в июле 1974 года,[192] репортер «New York Times» Сома Голден привел цитаты и из Рэнд и из Гринспена в примечательной, давно позабытой передовице, где программа его действий — и роль Рэнд в его назначении — обрисованы в черно-белых тонах. Более двадцати лет, говорилось в статье, Гринспен являлся «другом и последователем» Рэнд. То было одно из немногих интервью, которым Рэнд удостоила презренную либеральную прессу того периода, и одно из совсем уж редких, в котором она высказалась относительно благожелательно. «Гринспен, как и все, кто разделяет подобные убеждения, — говорилось в „Times“, — верит в нравственность и безоговорочную целесообразность полного laissez-faire капитализма». Гринспен поведал «Times», что когда он познакомился с Рэнд, то был «свободным предпринимателем в том смысле, какой вкладывал в это понятие Адам Смит — под впечатлением от теоретического устройства и эффективности рынка». Рэнд же «в ходе долгих дискуссий и ночных споров заставила меня задуматься, почему капитализм не просто эффективен и практичен, но еще и нравственен».

Рэнд не скрывала, как и почему Гринспен согласился на этот пост: поддавшись ее влиянию. «Я помогла Алану проанализировать, что влечет за собой это назначение, но, разумеется, решение было его собственное», — сказала она. Если это действительно было его собственное решение, зачем об этом вообще упоминать?

Гринспен не хотел этой должности. Он сколачивал состояние в качестве экономического консультанта, и он отмечает в «Эпохе потрясений», что был во многом не согласен с политикой Никсона.[193] Но Рэнд хотела видеть его на этом посту, в правительстве, пусть даже его работа в высшем эшелоне власти противоречила всей ее философии. Она хотела обрести влияние через своего юного энтузиаста, и она его обрела.

В «Эпохе потрясений» Гринспен говорит о своем старом наставнике, Артуре Бернсе, который когда-то возглавлял Совет управляющих Федеральной резервной системы и убеждал его принять пост. Однако о роли Рэнд здесь нет ни слова, ни единого упоминания о том, как она помогала «проанализировать, что влечет за собой это назначение», хотя об этом писали на первой полосе «New York Times».

«Я считаю, что с его стороны это — героический поступок, — цитировала газета слова Рэнд. Странноватая формулировка, когда речь идет о принятии кем-то высокого правительственного поста. — Алан — мой ученик, в философском смысле. Он — защитник нерегулируемого капитализма. Но ни он, ни я не ждем, что такой капитализм наступит завтра».

«Сомневаюсь, что он захочет остаться, если его попросят поступиться собственными принципами, — сказала Рэнд. — Непоследовательность — это нравственное преступление».[194]

Изучая все написанное и сказанное Гринспеном, я пришел к выводу, что его замечание о том, будто его «энтузиазм начал угасать», сделанное в «Эпохе потрясений», не просто сбивает читателя с толку: это даже не попытка смягчить тон, это — просто неправда. Я не вижу, чтобы его верность Рэнд как-то поколебалась, чтобы его решимость претворять в жизнь ее принципы как-то ослабла начиная с 1950-х годов, когда она стал посещать ее салон на Восточной тридцать шестой улице, на протяжении всей его государственной службы и вплоть до сегодняшнего дня. Мне вспомнился роман Ричарда Кондона 1959 года под названием «Маньчжурский кандидат»: о военнопленных, которым промыли мозги в Северной Корее и одного запрограммировали на убийство кандидата в президенты. Я никак не мог отделаться от этого образа. Я все время представлял себе Гринспена кандидатом от Мюррей-Хилл, которого еще в юном возрасте запрограммировали на убийство, — вот он выйдет вперед и убьет правительственное регулирование бизнеса.